Дочь Лебедя

Урну убрали, и мы больше никогда не вспоминали об этом. Иногда я пыталась отыскать ее в кладовке, за сервизами. Но они очень хорошо спрятали ее. Я не поехала в Лондон — вещи Джулии прибыли в Париж. Я хотела повесить в спальне картины с Везувием, но они были слишком большими.

Мне пришлось подписать какие-то бумаги.

— Это по поводу дома, — сказал отец. Я спросила, кто его купил.

— Мы их не знаем, — был его ответ.

— Драгоценности в банке, — заверил меня Мишель.

Я хотела посмотреть их, но он ответил:

— Позже.

Отец дал мне на подпись документ, согласно которому я могла приходить в хранилище. Но хотя я продолжала искать прах Джулии в глубине шкафов, мне не хотелось видеть ее украшения в хранилище.

Мишель сказал, что поскольку я не стану учиться в Курто, мне следует остановить свой выбор на Луврской школе.

— Там будет половина девушек, с которыми ты училась раньше, — добавил он.

А я бы предпочла снова работать в бутике, хотя отец настаивал на том, чтобы я помогала ему в магазине.

Теперь, обнаружив в аптечке наркотический сироп от кашля, я стала спать. Я приноровилась, выпивая сразу половину бутылки, проводить время в забытьи, лежа на диване. Я хотела увидеть Джулию во сне. Когда я чувствовала приближение забытья, то направлялась к дивану, чтобы упасть лицом вниз на его потертый плюш, и, крепко обхватив подушку, отдаться во власть сна. Она была рядом, она ждала меня с другой стороны темноты, желая объяснить мне, что она не умерла.

Телефон звонил и звонил. Я вставала с дивана и брала трубку — это, как правило, был Мишель. Он говорил, что я ему нужна в магазине с ключом или еще с чем-нибудь, что он забыл дома. Сначала я просто опять проваливалась в сон, но он продолжал тревожить меня. Мне приходилось вставать, брать такси и ехать в магазин. Отец, я и Мишель возвращались домой только вечером. Я чувствовала себя, как собака, которую силой выгоняли на прогулку.

Однажды Мишель разбудил меня в девять утра.

— Почему?..

— Ты нам нужна. Мод заболела.

Я протирала витрины специальной жидкостью, смахивала пыль с бронзовых фигурок животных из египетских пирамид и с терракотовых амурчиков — из греческих захоронений.

Покупатели приходили и уходили, я отвечала на их вопросы, иногда сама толком не зная правильного ответа. В первые две недели, когда я работала там, все зеленое было из Луристана, каждая фигурка женщины была Танагрой, а каждый черепок — этрусским. Я не знала цен: этим занимался Мишель, они были записаны в большой коричневой книге.

Утром я регулярно поднималась в девять и постепенно привыкла к этому. Я не звонила своим друзьям, они учились и стали чересчур серьезными. Они влюблялись и были счастливы. У нас не осталось ничего общего. И потом я же сказала им, что уезжаю, меня для них в Париже не было.

Однажды в магазине раздался звонок, я подошла к телефону — это была Мод.

— Вам уже лучше? — спросила я.

— Я прекрасно отдохнула, — ответила она.

— Я думала, что вы были больны.

— Больна? Я ездила в Англию повидать своих племянниц. Все было так чудесно. Спаси Бог, я не болела. Ваш отец просто дал мне отпуск на две недели.

Я перестала ходить в магазин. Они постарались найти мне работу. Мишель как-то сказал, что у него есть знакомый фотограф, которому нужен помощник.

— Я даже не знаю, как заряжать камеру, — сказала я. — Нет, из этого ничего не выйдет!

— Ему нужен не такой помощник. Ему нужен кто-то, кто будет делать макияж моделям и помогать им одеваться. Ты справишься!

Мишель договорился с фотографом.

Фотографа звали Делаборд. У него была короткая густая бородка и густые брови. На нем был плотный черный хлопчатобумажный пиджак, чем-то напоминавший униформу китайцев.

— Попробуем, — сказал он. — Мне нужен кто-то, у кого есть воображение.

Я уверила его, что чего-чего, а фантазий у меня хватает. Ему также нужна была энергичная молодая девушка. Мне казалось, что я идеально соответствую этим требованиям. Ему также понравилось, что я одинаково хорошо говорю по-английски и по-французски.

— Большинство фотомоделей — американки. Они слишком ленивы, чтобы учить французский. Так что мне придется переводить.

Я проявляла чудеса находчивости, когда нужно было найти огромные плюшевые игрушки, картонные лодки, фальшивые носы, парики восемнадцатого века, гипсовые отливки статуй и искусственные цветы. У меня уже не оставалось времени, чтобы баловаться сиропом от кашля, но Люк, помощник Делаборда научил меня сворачивать закрутки с травкой. Мы покуривали их в студии, когда Делаборд отбывал домой.

— Делаборд, — заявил мой отец, — заставит тебя двигаться.

— Или хотя бы оставаться на ногах, — заметил Мишель.

Иногда я набирала номер ее телефона в Лондоне, чтобы проверить, что же случится. Она не отвечала.

Отец ходил со мной на прогулку в Люксембургский сад, мы гуляли вдоль Сены и возле причалов. Мы разговаривали о любви, только чтобы не говорить о Джулии. Я спросила, были ли у него и Мишеля какие-то связи на стороне, и он мне ответил:

— Конечно!

— С женщинами?

— Нет, с разными людьми.

Потом он постарался утешить меня.