Дочь Ленина. Взгляд на историю… (сборник)

БИЛЛ: (усмехнулся) И долго они кричали?

«ЛЕНИН»: Вижу, правильный ответ знаете. До 37-го. Сначала революционного деда постреляли, потом крестьянского отправили в лагерь, как кулака. Наконец и за отцом моим пришли. Важный он был – заместитель наркома. А энкеведешник ему: «Ах ты Рабинович, жидовская морда!» И физиономию расквасил… Из всех них, надо сказать, вернулся только дед-кулак. Его уже во время войны выпустили. И на фронт. Он сразу в окружение попал. Сначала в немецкий лагерь, а в 45-м – в американский. Американцы его в СССР вернули, и у нас его отправили уже в наш лагерь! Он, когда вернулся, говорил мне малолетке: «В жизни задавай только два важных вопроса: “Бьют ли? И кормят ли?» В немецком лагере сильно били, и совсем не кормили, в американском – не били и кормили. Ну а в нашем – опять – били, и не кормили»… Но этот хоть вернулся. А мои-то ленинцы – Рабиновичи – с пулей! И как же мне, после всего этого – сменить фамилию Рабинович? Представьте, что бы сказал на подобное Ильич? О, Ильич умел осуждать соглашательство. «Мерзавец» «политическая проститутка», «сволочь» – это у него как пряники.

БИЛЛ: Поучительный рассказ… Но ваша дочь…

«ЛЕНИН» (не слушая): Но решился я попытать счастье на киностудии. Тогда как раз вся страна готовилась праздновать (как бы в шутку) мой юбилей. Такие торжества! Только подумай… Всего сто десять лет назад Ленин родился. Ведь живут же столетние. И он, значит, мог вполне жить.

БИЛЛ: И вы могли бы с ним встретиться – два Ленина!..

«ЛЕНИН»: Тогда на Мосфильме – сколько картин про него снималось. И вот беру свою ленинскую кепочку и бородку – и туда. Помню – голоден был, решил зайти в буфет. А там – жуткая картина: стоят в очереди за шницелем – три Ильича. Друг за дружкой. Меня от такого кощунства оттуда ветром сдуло. Иду по коридору и в открытую дверь вижу картину: плюгавый человечек развалился на диване и перед ним навытяжку стоит – ну, кто бы вы думали?

БИЛЛ: Он!

«ЛЕНИН»: Он! Он! Ильич! И плюгавый мерзавец криком кричит на него. Я схватил стул и… Плюгавый оборачивается… Ну представляете – вдруг перед вами вырастает второй Ильич – уже со стулом.

БИЛЛ: Разрыв сердца!

«ЛЕНИН»: Ничего подобного. Бросился лобызать меня. «Где ж ты раньше был, – кричит. – Какое лицо! Я тебя всю жизнь искал».

БИЛЛ: А вы ему – фамилию!

«ЛЕНИН»: Он только и вздохнул: «Ах, Рабинович, Рабинович. Огорчил ты меня, Рабинович! Но ничего, мы тебе ее сменим, тебя все равно никто не знает». – «Это, – говорю, – ты меняй свою фамилию, благо ты ее уже сменил. А мою революционную фамилию не трожь!»

БИЛЛ: Я все-таки хотел бы уточнить насчет вашей дочери. Сейчас уже 11 часов.

«ЛЕНИН»: Да что ж ты такой неспокойный. Придет. Тебе ж сказали… Но Ленина я все-таки сыграл. И не раз. Вот, смотри (он торжественно вынимает огромный альбом и начинает листать его). Теперь отличи на фотах: где я, а где – Ленин? Да ты на меня не смотри, ты в альбом смотри.

БИЛЛ: Ну надо же! Это – настоящий?

«ЛЕНИН» (торжествующе): Это я.

БИЛЛ: А это – вы?

«ЛЕНИН»: Настоящий! А это?

БИЛЛ: Настоящий?

«ЛЕНИН»: Я! Дальше.

БИЛЛ: Вы!

«ЛЕНИН»: Точно. Как узнал?

БИЛЛ: А кто это рядом с вами? Кто это?!

«ЛЕНИН»: Чего это, ты так взволновался? Дочь, Светанька.

БИЛЛ: Какое хорошее лицо!

«ЛЕНИН»: Работает в ДОСААФе. Помогает старикам-ветеранам.

БИЛЛ: Что ж, самое подходящее занятие для дочки Ленина!

«ЛЕНИН» (возвращаясь к рассказу): И вот в те дни, когда вся страна расцветала торжественными заседаниями…

БИЛЛ (все рассматривая фото): Надо же!

«ЛЕНИН»: Да, отлипни ты от этой фоты, Короче был у нас хороший обычай: ты молодой, не помнишь, конечно. В дни годовщин Октябрьской Революции после торжественного заседания в зале появлялся сам Ильич. Поздравлять трудящихся со своим юбилеем. В городах столичных звали конечно знаменитых артистов. Ну а городкам поплоше тоже хочется живого Ильича. Вот они ко мне и обращались. Таким макаром я с ленинской кепкой всю страну облетел. Перед торжественными заседаниями часто было открытие памятника. И, конечно, я в первом ряду! Помню, в Уссурийске приключилась знаменитая история: там два скульптора памятник Ильичу делали. Один запил – пришлось доделывать другому. И вот сняли покрывало с памятника, я речь поздравительную держу – а за мной Ильич в граните, энергичный такой, в пальто и кепке. А в руке у него… другая кепка. И что интересно – никто не заметил. И я сам не заметил. Я уже улетел в другой город, к другому Ильичу… А в Уссурийске только на третий день какой-то мальчонка к отцу пристал: мол, я тоже хочу ходить с двумя кепками, как дедушка Ленин… Но главная моя радость это когда в городском театре после торжественного заседания стремительной походкой Ильича я входил в зал, шел по проходу. Бурные овации. И в эти минуты я уже не видел зажравшихся райкомовских морд. Передо мной был Смольный в день Октябрьской Революции, актовый зал, горели люстры и товарищ Троцкий объявлял бушующему в восторге залу, этим серым солдатским шинелям: «Среди нас появился прибывший в Смольный товарищ Ленин»… Кричи «ура!»

БИЛЛ: Это вы мне?

«ЛЕНИН»: Кричи «ура».

БИЛЛ: Ура!