Дочь Ленина. Взгляд на историю…

ОНА: С клиентами – ни-ни… Разок и разошлись как в море корабли! Он – моя первая любовь. Роскошный брюнет, изволивший лишить меня невинности в четырнадцать лет… А заодно и мою лучшую подругу… (хохочет). Но какой был проницательный! Помню сказал мне: «Девчушка, чую, пора сваливать за бугор – потом такая толкучка начнется, потом столько нас набежит!» Анекдот говорит знаешь: «Что надо делать если в Совке откроют границу?… Влезть на дерево чтобы не затоптали!» (хохочет). Он кроме девок анекдоты любил. До сих пор вспомню и смеюсь. И ведь правда – столько наших набежало! Чтобы побыстрее смотаться, мой анекдотчик заплатил мною одному… Конечно, не только мною – баблом тоже. И представляешь, какого-то несчастного еврея не пустили, а вместо него по еврейской визе выехал мой друг, который кстати русский… Вот такие интересные мерзавцы гуляют сейчас по вашей Америке! С чем вас и поздравляю! (хохочет). Нет, я ему благодарна: главное объяснил мне какой капитал подарила мне природа. «Все мое ношу с собой», – сказал философ. Вот так! Каждый должен научиться: сначала эксплуатировать себя, уже потом – других!

ОН: В четырнадцать лет?! Мерзавец!!!

ОНА: По-моему ты ревнуешь. И правильно. Забыть его невозможно. Как я его провожала! Сколько слез! В тот день отъезжало много настоящих евреев. У меня с евреями особые отношения. Я, вообще-то, могу считать себя почти еврейкой.

ОН: Это как?!

ОНА: Ну это долго объяснять… Эти настоящие сидели в аэропорту и пели песню.

«Вы слыхали, как поют жиды.
Нет, не те – не бело-голубые».

Это флаг такой ихний – Израиля.

«А жиды, советские жиды, вечные изгнанники России.
Вот они расселись на вещах и поют, заглатывая слезы,
Про любовь и трели соловья и про отчий дом, и про березы.
В дальний путь до голубой звезды.
Вас доставит Боинг, не промедлив.
А пока в порту поют жиды,
Так зовут на Родине евреев».

Я даже прослезилась… Домой пришла и даже отец расчувствовался…

ОН: А кто твой отец?

ОНА: О, мой отец! Большой человек.

ОН: (насмешливо) Член Политбюро?

ОНА: Бери выше.

ОН: Горбачев?

ОНА: Еще выше…

ОН: (глядя в небо): Иди на фиг!

ОНА: Нет, все-таки ниже. Ну ладно – пора. Познакомились. И разбежались, Билл… БИЛЛУША… Нужны ли тут прописные?

За окном звук льющейся воды.

ОНА: Вот гады!

ОН: Что это.

ОНА: «Что-что!» Ссут. На Арбате туалетов нет Вот народ и трудится во дворах! Не очень-то слушать приятно… в романтические минуты! Ну ладно, адью, братцы-кролики!

ОН: Ну, может, все-таки, еще повидаемся.

ОНА: Не обижайся. Понимаешь, «слаба на передок»… Быстро привыкаю. И работе мешает. Так что – нет!

ОН: Ты про КГБ, действительно, пошутила?

ОНА: Абсельман… Всё – «кис ми» и – в разные стороны.

ОН: Только позвоню. В последний раз (берет телефон). Светлану можно? Понятно. Ну хорошо. Я тогда уже завтра буду звонить.

ОНА: Нету?

ОН: На дежурстве.

ОНА: Видать, крутое дежурство у твоей Светаньки.

ОН: Что-нибудь передать в Америке твоему знакомому?

ОНА: Хорошая мысль. Моему знакомому от меня одно нежное слово: подонок!

ОН: С удовольствием. Но адреса не знаю.

ОНА: А зачем? Останови у вас на улице любого нашего, И скажи ему – «подонок». И каждый будет знать за что!

Комната в московской квартире. Сейчас здесь двое – тот самый безвестный актер (теперь он с бритой наголо головой) и Билл.

БИЛЛ: Здравствуйте.

БРИТЫЙ: Здравствуйте, товарищ.

БИЛЛ: Простите, это я вам надоедал по телефону все эти дни.

БРИТЫЙ: Значит, это вы, голубчик, Светаньке дозваниваетесь?

БИЛЛ: Глупейшая история. Уже 10 дней не могу с ней соединиться, а мне скоро улетать.

БРИТЫЙ: Да вы проходите, батенька, в комнату… Обувь у нас не снимают. Возвращается Светуля очень поздно с работы, что поделаешь. Все девушки, голубчик, от работы норовят отвязаться, а моя – наоборот, еще дежурит. И допоздна. А вы, поинтересуюсь, батенька, по какому поводу хотите с нею встретиться?… Нет-нет, я отнюдь не вмешиваюсь в ее жизнь, но – нота-бене: такие нынче тяжелые случаи, а она у нас – архидоверчивый человек.

БИЛЛ: Я письмо привез. Для нее.

БРИТЫЙ: Давайте-ка сюда, товарищ.

БИЛЛ: К сожалению, могу только в собственные руки. Такая договоренность.

БРИТЫЙ: Как хотите. У нас в семье – совершеннейшая свобода. Правда, не до анархии А вокруг, повторюсь, – очень тяжелые случаи. В стране криминогенная ситуация. И наша мягкотелость. Расстреливать стесняемся, батенька… Чайку не хотите?

БИЛЛ: Нет-нет, не беспокойтесь!

БРИТЫЙ: А я, пожалуй, выпью, пока труженица наша подойдет.