Дочь Лунной богини

— Объяснись, — первым нарушил тишину Небесный император.

Его голос звучал мрачно, а взгляд… напоминал тот, с каким Ливей вонзил меч мне в грудь.

Все слышали историю о девяти солнечных птицах. Но никто не знал, как Чанъэ обрела бессмертие и стала богиней Луны. Поэтому я пересказала враждебно настроенным придворным то, что однажды услышала от мамы. О том, какая опасность угрожала ей и мне. О сложном выборе, который маме пришлось сделать. О страхе за меня, который вынудил ее скрывать мое существование. Не сдерживая слез, я рассказала о страданиях, терзавших маму каждый день ее бессмертной жизни. А когда закончила, то вновь прижалась лбом к нефритовым плиткам, понимая, что ради возможности быть услышанной стоит проглотить гордость и обиду.

— Все эти годы моя мать провела в заключении, терзаясь одиночеством и страданиями. Она приняла эликсир, чтобы спасти наши жизни. И даже не догадывалась, что нарушает какое-то правило. Да и откуда смертному об этом знать? Ваши Небесные Величества, я молю вас проявить милосердие и понимание. Молю простить ошибку матери и отменить ее наказание. Больше мне ничего не надо.

Я выпрямилась и опустила дрожащие ладони на колени. После чего встретилась взглядом с Небесным императором, но тот остался совершенно равнодушным к моим искренним мольбам.

А вот императрицу практически трясло от ярости. Она указала на меня пальцем:

— Подобный обман недопустим. Вся их семья, начиная с Чанъэ и Хоу И и до этой… девчонки пронизана коварством, ложью, двуличием и неблагодарностью. Мы должны немедленно положить конец их роду.

Яркая надежда, загоревшаяся мгновение назад, съежилась и умерла. После слов императрицы воцарилось молчание. Никто не высказал ни слова поддержки, но лишь несколько бессмертных согласно кивнули, что меня несказанно обрадовало.

Кто-то вышел из группы стоявших сбоку людей и опустился на пол в официальном поклоне. Судя по церемониальному головному убору, черному халату, а также украшению из желтого нефрита на поясе, мужчина служил во дворце. А раз ему дозволялось стоять так близко к трону, он явно занимал высокое звание. К сожалению, придворный находился передо мной, поэтому я не могла рассмотреть его лица.

— Ваше Небесное Величество, могу я высказать свое мнение?

Эти шелковистые нотки в голосе и часть профиля показались мне знакомыми. Где я могла встречать этого бессмертного раньше?

Император откинулся на спинку трона.

— Встаньте, министр У. Мы с удовольствием выслушаем ваше мнение, ваши советы всегда очень ценны.

Сердце пропустило удар. Это министр У? Хотя чему я удивлялась, казалось, он всегда появлялся рядом в самые сложные моменты моей жизни во дворце. И стоило запомнить его пульсирующую, плотную и непрозрачную, словно бездонное озеро, ауру.

Поклонившись еще раз, министр поднялся на ноги. А когда повернулся ко мне, я невольно вздрогнула от исказившей его лицо неприязни.

— Ваше Небесное Величество, ни Чанъэ, ни ее дочь не заслуживают вашей милости. Одна украла ваш дар, а другая обманула самым презренным образом. Как нагло лгала богиня Луны Ее Небесному Величеству, когда мы были в ее дворце с визитом! Только прикажите, и я вернусь туда, чтобы схватить ее и привести сюда, где обе предстанут перед судом за свои преступления. Если оставить их случай безнаказанным, то он может подстегнуть других воспользоваться вашей добротой.

Я поразилась исходившей от него злобе. Когда мы с министром встречались в прошлый раз, он смотрел на меня с полнейшим безразличием. Тогда У еще не знал, кто я такая. Но разве это имело значение? Или он презирал не меня, а мое смертное происхождение? Неужели считал, что я недостойна здесь находиться? Неужели произнес эту злобную, тщательно продуманную речь, чтобы разжечь сомнения и гнев императора?

«Милость? Доброта? — вскипела я. — Мама все эти годы просидела в тюрьме лишь за то, что выпила эликсир, — такова милость?»

— Моя мать не представляет никакой угрозы для Небесной империи, — воскликнула я, перечеркивая то хорошее впечатление, которое оставили мои мольбы. — Она никому не причинила вреда, а лишь пыталась защитить меня. Она не заслуживает…

— Достаточно. — Император говорил совершенно спокойно, но угроза, скрывавшаяся в этом единственном слове, пугала больше, чем если бы он его прокричал.

Я мысленно отругала себя за вспышку. Если бы правитель меня сейчас покарал, никто бы не стал его осуждать.

Но вдруг в повисшей тишине Ливей спустился с возвышения и, откинув полы халата, опустился рядом со мной на колени.