Дочь Лунной богини

Для второго испытания перед павильоном установили картину с изображением цветущего османтуса. Когда стихли восхищенные вздохи кандидатов, нас попросили сочинить двустишие, вдохновленное этой сценой. Я подавила стон. Уж очень давно мне не доводилось держать в руках кисть, не говоря уже о том, чтобы что-то сочинять. Я попыталась вспомнить изящные слова и витиеватые фразы, но разум оставался таким же пустым, как нетронутый лист передо мной. Я закрыла глаза, отчего запах туши стал резче — тяжелый, с нотками лекарственных трав. И у меня почти получилось представить себя в своей комнате, где прохладный воздух залетал в окно, шелестя тонкими листами на деревянном столе.

Я вспомнила, как много лет назад мама начала учить меня писать. И ее вздохи эхом наполнили мои уши. Она проявляла безграничное терпение, ведь я оказалась трудным учеником, особенно на тех уроках, которые меня не заинтересовали.

— Синъинь, держи кисть крепче, — напоминала мама мне в десятый раз. — Большой палец с одной стороны, а указательный и средний — с другой. Прямее. Не позволяй ей наклоняться.

И лишь когда ее полностью устраивало то, как я держу кисть, она позволяла окунуть жесткие волоски цвета слоновой кости в глянцевую тушь.

— Не бери много, — предупреждала мама, когда я чуть сильнее прижимала кисть к каменной тушечнице. — Линии получатся грубыми, а тушь начнет растекаться.

Я представляла элегантные иероглифы, которые изображу на бумаге, но энтузиазм угасал после того, как приходилось по несколько раз выводить один и тот же штрих.

— Зачем это изучать? — раздраженно спросила я. — Я же не собираюсь становиться писцом или ученым.

Она забрала у меня кисть и плавными, точными взмахами изобразила иероглиф «Навсегда» — слово, состоящее из восьми элементов, как и все иероглифы.

— Ты не сможешь развиваться, если станешь делать только то, в чем хороша, — сказала мама. — И часто самые стоящие вещи достаются нам с большим трудом.

Не желая расставаться с воспоминаниями, я все же открыла глаза. Остальные кандидаты с непоколебимым спокойствием склонили головы и выводили иероглифы. Я уставилась на картину, но думала не о том, что больше понравится судьям, а о том, как сильно, до боли, соскучилась по маме. Подняв кисть, я вывела на листе:

Вянут лепестки, угасает благоухание,

Когда-то их грело солнце, а сейчас покрыл иней.

Когда мое двустишие прочли вслух, я уловила несколько одобрительных кивков и шепотков. Конечно, у других кандидатов строчки вышли намного лучше, но я радовалась, что не опозорилась. Так что совершенно искренне хлопала победительнице, которой, по мнению императрицы, стала госпожа Ляньбао.

Как только картину унесли, во двор вышли несколько слуг с большими подносами, уставленными едой для послеобеденной трапезы. Столы ломились от ошеломляющего количества блюд: с тушеными креветками в золотистом масле, с жареной свининой, с тушеной с травами курицей, с нежными супами и овощами, искусно нарезанными в форме цветов. Они источали чарующий аромат, но я смогла съесть всего пару кусочков, после чего желудок протестующе скрутило. Я отложила палочки для еды и, подняв глаза, посмотрела на госпожу Ляньбао. Она тоже без особого энтузиазма катала еду по тарелке. Воздух наполнял непрерывный гул болтовни, но я могла думать лишь о последнем испытании, которое мы будем проходить вдвоем. Когда наши взгляды встретились, я послала ей робкую улыбку. И она ответила на нее после пары секунд колебаний.

Как только тарелки и оставшуюся еду убрали, раздался звон гонга.

— Для финального испытания госпожа Ляньбао и служанка Синъинь выберут музыкальный инструмент по своему желанию. Победителя определят Ее Небесное Величество и Его Высочество.

Сердце забилось в груди. Наконец я могла продемонстрировать хоть какое-то мастерство! На убранные столы разложили широкий ассортимент инструментов. Госпожа Ляньбао поклонилась императрице и принцу, а затем взяла гуцинь и заняла место исполнителя. Она сыграла прекрасную мелодию — классическую песню о листьях в мире смертных, которые меняют свой цвет с нефритового на ржаво-коричневый, — а ее пальцы мастерски перебирали струны. И пока я восхищалась способностями соперницы, с каждой идеальной нотой моя уверенность становилась все слабее.

Но вот настала моя очередь. Когда все взгляды устремились на меня, мои ладони вспотели. Желая успокоиться, я вытерла их о юбку. Я выступала только перед матерью и Пин’эр, самой доброжелательной и снисходительной аудиторией. Поднявшись по деревянным ступеням, я направилась к центру павильона. Взгляд скользнул от цитр и лютен до колокольчиков и барабанов… но флейты здесь не оказалось. Я остановилась перед гуцинем — единственным инструментом из представленных, на котором мне доводилось играть. Но я владела им не очень хорошо и не смогла бы превзойти в мастерстве госпожу Ляньбао. Так что этот выбор сразу принес бы поражение, а жизнь в резиденции Золотого лотоса не приблизила бы меня к мечте ни на шаг.