Дочь Льва

— Он оставил записку. Очень добрую. Вы ничего о нем не знаете.

— Я распознаю нечестную сделку, когда ее вижу, и я знаю о нем больше, чем хотелось бы. — Вдова наклонилась, буравя Эсме глазами-щелочками. — Трудности с деньгами у него были уже в восемнадцать лет, и его отец вечно выручал его. К тому времени, как Иденмонт дорос до титула, он профукал половину состояния семьи. Ему понадобилось меньше пяти лет, чтобы спустить остальное.

— Вариан экстравагантный, я это знаю, — сказала Эсме. Она не хотела слушать дальше.

— Он дал развалить имение на куски, — продолжала леди Брентмор. — Он сделал братьев нищими. За несколько лет он разрушил то, что строилось поколениями. Благодаря мягкосердечному папаше он никогда не встречался с последствиями и не научился о них думать. Никогда ни о ком не думал, только о себе! Он отправился к дьяволу, туда ему и дорога, но несправедливо то, что при этом прихватил с собой семью.

Эсме дернулась так, как будто бабушка дала ей пощечину. Она думала о Вариане как о приятном любовнике без гроша в кармане. Испорченный — да, глубоко испорченный; она его любила, но не была слепа. Однако она никогда не задумывалась, какой вред он принес другим. Непреднамеренно, но это говорило лишь о его беспечности. В глазах бабушки преступление было огромно: Вариан был не только распутник и расточитель, но к тому же разрушитель. Вот почему она взяла к себе Эсме — чтобы защитить от него. Вдова наблюдала за ней. Эсме вытянулась, но промолчала. Она не знала, что сказать.

— Полагаю, ты считаешь, что я обошлась с ним слишком сурово, как и с твоим отцом. Персиваль тоже так думает, не правда ли, мистер Невежество?

— Ну… д-да… скорее… то есть…

— Потому что ты не знаешь ни одной путной вещи. Потому что вы оба — невежественные малыши. — Она устремила свирепый взгляд на Эсме. — Я видела, что Иденмонт ступил на тот же путь, который избрал твой отец. Множество мужчин идут этим путем и тащат за собой семью. Я могла бы легко разобраться с мешаниной, в которой запутался твой отец, и с Иденмонтом тоже, хотя с ним было бы намного труднее. Но я не стану делать для него то, чего не сделала для сына. Я пальцем не пошевелю для него, это только помогло бы ему всех нас сделать нищими.

— Но, бабушка… — начал Персиваль.

— Сам влез, сам пусть и вылезает, — хмуро сказала леди Брентмор. — Если он любит Эсме так, как об этом заявляет, и если у него есть самоуважение, он хотя бы попытается. — Она обратилась к Эсме, и ее суровое лицо несколько смягчилось. — Но должна сказать тебе честно и прямо: я не думаю, что ему это удастся. Лучше смотреть правде в глаза, я так считаю.

— Вы имеете в виду, что он не вернется? — уточнила Эсме. Она сжала руки. — Я не удивлюсь. Здесь его не привечают, и он не может взять меня с собой. Я только обуза. Я ничего не могу для него сделать. — Она встретилась глазами с леди Брентмор. — Мне понятны ваши доводы, бабушка. И все же он спас мне жизнь, и не один раз. Он — не зло. Он старался быть добрым ко мне… по-своему. Он даже предостерегал меня против себя, причем много раз. Я не буду пытаться изменить ваше мнение, но я прошу вас все это принять к сведению. И молиться за него, если ничего другого не остается.

Персиваль, который во время этой пикировки ерзал на неудобном стуле, стрельнул в бабушку глазами.

— Но, бабушка, вы должны отдать ей приданое.

— Не учи меня, что я должна делать. Я не принимаю советов невежественных детей.

Эсме вздохнула:

— О. кузен, не раздражай бабушку. Она делает то, что считает лучшим. Вариану ничего не достанется. — Она встала.

— Но у тебя есть! Мама оставила тебе в наследство шахматы, которые стоят очень дорого, не меньше пяти тысяч. И вдвое больше, если найти заинтересованного покупателя.

— Пять тысяч? — повторила Эсме. — У меня есть приданое?

Ее бабушка заметно напряглась:

— Хочешь сказать, ты ничего не знала?

— Извини, я не решался тебе говорить, — сказал Персиваль Эсме. — Я боялся, что папа…

Старуха выругалась на всю комнату и тяжело откинулась в кресле.

— Дьявол побери меня за дурость. Так кричать на тебя — а ты ничего не знала. Теперь мы вляпались, и в этом только моя вина.

— Двенадцать тысяч фунтов, — повторил Вариан. Он делал вид, что изучает документ, который ему дал нотариус. Но строчки сливались перед глазами.

— Вы, конечно, знали о завещании вашей двоюродной бабушки. Я посылал вам письмо, когда вы находились в Испании. — Мистер Уиллоуби взял другой лист бумаги. — Вот ваш ответ. В нем говорится…

— Я помню. Но там было ограничение по времени, не так ли? Двенадцать тысяч фунтов, если я женюсь в течение… трех лет, кажется? Прошло больше.

— Трех лет с момента ее смерти. Она умерла в декабре пятнадцатого года. Согласно документу, вы женились в ноябре — я счастлив сказать, что все в полном порядке. — Мистер Уиллоуби тонко улыбнулся. — Следовательно, у вас есть двенадцать тысяч фунтов.

— Все зависит от точки зрения. — Вариан положил копию завещания. — Какова сумма моих долгов?

— В настоящее время я не могу назвать точную цифру. Учитывая банкротство Фортье и других…