Дочь мадам Бовари

– Нет, ну где ты найдешь еще такую жену?! Красавица, умница, отличная хозяйка!

Вадим и сам не верил своему запоздалому счастью – на старости лет он схватил жар-птицу за хвост и, самое главное, наконец знал, что с ней делать – жить счастливо. Порой он сомневался, любит ли его жена и не предлог ли для расставания эти безумные вспышки ревности. Но время шло, и ничего такого, что могло бы заставить его пожалеть о разводе и новом браке, не происходило. Даже наоборот. В один прекрасный день Берта позвонила Лиле и попросила дать ей выходной:

– Плохо что-то мне, даже не пойму, в чем дело.

На том конце провода вздохнули:

– Значит, так: лежишь, отдыхаешь, потом прогулка. Витамины. Про остальное расскажет врач.

Сейчас, сидя в саду, Берта думала о том, какое имя она даст ребенку. Они с Вадимом решили не узнавать пол малыша.

– Послушай, какая разница, главное – наш! – Костин осторожно поцеловал Берту в округлый животик. Берта по-прежнему была очень худенькой, гибкой, и только немного осторожная походка выдавала в ней беременную.

«Детей принято называть именами бабушек и дедушек. Надо узнать у Вадима, что он думает по этому поводу. Будет девочка, назову в честь мамы». Берта, у которой сейчас было много свободного времени, ни разу за все время не вспомнила об «Алмазном полумесяце», хотя здание возвышалось совсем рядом с их участком. Она не жалела о своем деле, которое так внезапно рухнуло, суд и все, что ему предшествовало, она вычеркнула из памяти. Берта вспоминала семью – бабушек и дедушек, отца, их дом в маленьком городе на берегу холодного моря. Она вспоминала их жизнь, с ее обычаями и привычками. Но была тайна – это ее мама. Берта вспомнила, что, переезжая в этот дом, она забрала из отцовского стола большой альбом с фотографиями. Она встала, прошла в дом, включила в гостиной свет и, достав альбом, стала рассматривать старые снимки.

Вадим Костин подъехал к дому почти бесшумно, но выходить не торопился. В руках у него был большой конверт, который он вытащил из почтового ящика. Конверт был адресован Берте, и Вадим сначала подумал, что это письмо от отца. Но, приглядевшись, он разобрал какую-то незнакомую фамилию. Костин сидел и думал, надо ли Берте показывать это письмо. Ему вдруг стало страшно, что незваные гости из прошлого могут перечеркнуть все, что они создали, – и этот дом, и любовь, и будущего ребенка. Костин вздохнул, подхватил пакеты, конверт и вышел из машины. Их дом светился окнами и в темноте осеннего вечера выглядел неприступной крепостью. «Нас не возьмешь!» – подумал Костин и взбежал на крыльцо.

– Привет, а вот и я с пломбиром, морской капустой и письмом для тебя. – Вадим подошел к дивану, на котором Берта рассматривала фотографии. Она оторвалась от альбома, схватила мороженое, конверт и, небрежно разорвав его, вытащила какие-то бумаги. Берта их развернула и стала читать. Вадим тем временем склонился над старыми фотографиями.

– Кто это? – он вдруг указал на снимок миловидной женщины.

– Где? Это? Это моя мама. Но я ее почти не помню, она умерла, когда я была совсем маленькой. Там какая-то история была, только мне никто ничего не рассказывал, а фамилия у нее была другая, – рассеянно ответила Берта. – Ты знаешь, я должна тебе что-то сказать…

– Я тоже…

– Сначала я, потому что это намного важней, чем ты себе представляешь. Я, кажется, снова владелица «Алмазного полумесяца». Вот, прочитай, – Берта сунула Костину под нос бумаги из конверта. Вадим прочел слово «Договор дарения», потом шло еще очень много всего, в конце стояла подпись какого-то Михайличенкова. Но Вадим только делал вид, что читал. Его волновал не конверт, а снимок, который он только что увидел в альбоме Берты. На снимке была Лариса Гуляева.

Эпилог

Через четыре месяца у Костиных родилась дочь. Девочка была с беленькими волосами и такая длинноногая, что акушерка, естественно, сразу же определила ее в балерины.

– Костина, – обратилась она к Берте, – уж не знаю, в отца, что ли, она такая…

– Какая? – сквозь дремоту спросила Берта.

– Какая, какая… Породистая.

Берта усмехнулась. Ее муж умел производить впечатление на женщин, а уж подружиться с младшим медицинским персоналом родильного дома сам бог велел. Всю неделю, которую провела здесь Берта, она только и слышала, как ей повезло с мужем.

– Мы – тоже ничего. Мы – красивые, – Берта зевнула и провалилась в сон.

Дочь назвали Лилей. В честь крестной – Лили Сумароковой. В подарок крестнице та преподнесла старинное серебряное перо. «Девочка должна стать писательницей. Я уж позабочусь об этом!» Лиля Сумарокова была полна решимости взять воспитание тезки в свои руки.