Дочь моего мужа

В ее жизни было достаточно отказов. Насколько она помнила, собственный отец прикасался к ней только кулаком. Когда она в шестнадцать собирала сумку, он смотрел, как она уходит, скрестив руки на груди, и закрыл кухонную дверь, чтобы ее рыдающая мать не смогла снова попросить ее остаться. Шесть месяцев спустя она увидела его в саду паба, полного несовершеннолетних пьяниц. Когда он заметил ее, то просто отвернулся. Зачем снова подвергать себя такому испытанию? Зачем подвергать Софи опасности любого отказа?

Молодая медсестра забрала ее из регистратуры и отвела в палату, которая находилась чуть дальше зала химиотерапии. Три шоколадно-коричневых кожаных дивана, расставленные в подковообразной форме вокруг прямоугольного журнального столика. Яркие подушки и коврик. Национальная служба здравоохранения сделала все возможное для умирающих.

Врач стояла, улыбаясь ей. – Присаживайтесь. Не хотите ли кофе или чай? Или воды?

Кара села на ближайший к двери диван. – Нет, ничего, спасибо.

Врач и медсестра заняли по дивану, и медсестра взяла инициативу на себя. – Кара, спасибо, что вы сегодня пришли. Надеюсь, ваш консультант дал вам некоторое представление о нас и о том, что такое группа паллиативной помощи. Наша цель – оказать вам любую поддержку, которая может понадобиться. Будь она физическая, социальная, психологическая или духовная.

О духовной они могли не волноваться, подумала Кара в тот момент. Где бы ни был её ангел-хранитель был, он не очень хорошо справлялся со своей работой. – Да, всё верно.

– Хотя ваше лечение прекратилось, есть лекарства, которые мы можем прописать, чтобы помочь вам…

Кара не могла просто сидеть здесь и слушать. – Дело в том, что я еще не сдалась. У меня есть маленькая дочь. Мне нужно продолжать бороться ради нее.

Врач наклонилась вперед так сильно, что ее предплечья легли на колени. Ее голос был нежным, как будто она разговаривала с испуганным пони. – Я понимаю. Иногда полезно воспринимать собственное тело отдельно от самого себя. Вы бы никогда добровольно не оставили свою дочь, конечно, вы бы этого не сделали. К сожалению, ваше тело может не оставить вам выбора. И это так слабо связано с тем, как рьяно мы хотим бороться, и так сильно связано с ограничениями биологии.

Кара могла слышать их слова, но она не принимала их. – Так я должна просто сдаться?

Как и бывает у профессиональных парных команд, медсестра поддержала разговор.

– Нет, Кара. Вы не сдаётесь. Даже с таким диагнозом вы все еще живы. Мы хотим улучшить качество вашей жизни. Будь то обезболивание, арт-терапия или семейные консультации для вас и вашей дочери.

У Кары не было времени рисовать картинки того, что она чувствовала. Ей нужно было знать факты. – Сколько у меня осталось? Я не смогла заставить доктора Грин назвать мне точный срок, но вы-то должны это знать.

Доктор свела кончики пальцев вместе. – Это очень трудно предсказать, но, глядя на ваши последние снимки, я бы сказала, от трех до шести месяцев. Возможно, немного дольше, если вы будете избегать любых инфекций или других осложнений.

Из легких Кары вышибло весь воздух. Шесть месяцев? Софи еще даже не пойдет в школу. Она прикусила губу, чтобы та перестала дрожать. – Я рассчитывала на большее.

– Как я уже сказала, невозможно быть точными, и мы не хотим отнимать у вас надежду. Но мы хотим убедиться, что ваша надежда реалистична.

За оставшуюся часть встречи она запомнила только около трети всего, о чем они говорили. В какой-то момент медсестра предложила способы уменьшить стресс и беспокойство. Она предложила медитацию. Каре просто хотелось кричать. Она не хотела говорить о себе. Она хотела поговорить о Софи. Как она должна была сказать ей, что ее мама умрет?

Когда она больше не могла выносить это, она встала. – Простите, я просто… я пока не готова говорить обо всем этом. Мне нужно…

Они обе встали; доктор держала листок с информацией. – Конечно. Мы понимаем, что вам многое нужно обдумать. Большая часть того, о чем мы собирались поговорить сегодня, указана в этом документе. Возьмите его домой, прочтите и дайте нам знать, когда захотите поговорить снова. Мы будем здесь. Вы можете позвонить нам в любое время.

Снаружи серый мелкий дождь тяжело бил Каре в лицо. Автобусная остановка была пуста, и она сидела на тонком пластиковом выступе, ее ноги стояли в луже. Вероятно, мы говорим о сроке от трех до шести месяцев. Возможно, немного дольше.

Она вспомнила шестимесячную Софи, такую гордую тем, что сидит, а вокруг неё лежали игрушки. В девять месяцев, ковылявшую к ней, стиснув Кабби липкими ручками. В годик, в её первый день рождения, Даниэль помогла Каре испечь торт, всё время ворча, что гораздо проще купить его в магазине. Тот первый год пролетел так быстро. Пролетит ли и последний так же незаметно?