Дочь некроманта

Еще шаг. И вновь лицо карлика. Кажется, это был второй… или третий? Память услужливо стерла слова, крики, стоны, лязг оружия и бешеный визг — но сохранила вкус. Ниакрис точно помнила, кого и за какую еду ей пришлось убить. Ей даже казалось, она вновь ощущает на языке непередаваемую, ни с чем не сравнимую по отвратности кашу поури, которую она — незнамо как — терпела в течение такого времени.

Головокружение становилось все сильнее.

Каждый твой шаг, Ниакрис, каждый твой день был оплачен чужими жизнями. Высокие слова, над ними учили смеяться — в Храме Мечей, — но от этого они не перестали оставаться правдой. Каждая ступенька лестницы сейчас казалась девушке оцепеневшим трупом, одним из тех, кого ей пришлось убить на долгом пути к замку Врага.

Монах, похоже, понял, что с ней творится, на локоть Ниакрис вновь легла его ладонь — даже сквозь толстую куртку девушка чувствовала идущее от нее тепло.

Мертвые лица исчезали, истаивали, вновь оборачиваясь обычными каменными ступенями, отчего-то сильно стертыми, словно замок этот был воздвигнут много веков тому назад, а не каких-то там пять с небольшим лет.

Что-то слабо ворохнулось во внутреннем кармане. Тряпичная куколка, о которой Ниакрис, признаться, совсем забыла в суматохе. Девушка не смогла расстаться со своим странным талисманом, единственным существом, которое помнило ее маму и дедушку; взяла с собой и в этот последний бой, хотя, наверное, следовало бы отпустить это странное создание, зажившее своей собственной жизнью в тот самый день, когда Враг наконец-то настиг их; и сейчас куколка отчаянно вдруг забилась, словно пытаясь выбраться наружу, что-то сказать, сделать, удержать…

Слишком поздно, подумала Ниакрис. Предательская слабость отступала — спасибо ее спутнику-монаху, опять не пожалел сил, вытаскивая ее, непутевую, позволившую памяти взять верх, пусть даже на короткое время.

Лестница. Ступени. Исполинский винт, пронзивший небо и землю, вогнанный сюда чудовищной рукой — Ниакрис показалось, она слышит несмолкаемый стон камня под гнетом черных фундаментов. Все выше и выше — и никто не пытается их остановить! Стоило огород городить, всех этих зомбей пускать — чтобы потом вот так вот просто отдать такую замечательную лестницу, на которой один умелый воин остановит целое войско!

Разумеется, стоило ей об этом подумать, как сверху послышались тяжелые шаги.

Рыцарь в темной броне, серое и черное, пластинчатые латы с наклепанными на них устрашающего вида, но бесполезными в бою шипами — доспех обязан быть гладким, вражеское лезвие должно, скользнув по броне, сорваться, а не зацепиться; низко опущенное забрало глухого шлема, ярко светящаяся смотровая щель, словно там, внутри, горел яростный огонь: рыцарь, разумеется, не принадлежал к числу живых. Порождение магии, ничего больше, но магии настолько ядовитой и убийственной, что это почти заменяло темному воину душу.

Длинные мечи бесполезны в тесноте крепостных переходов, рыцарь держал наперевес длинный осадный нож на чуть укороченном копейном древке — чтобы удобнее было орудовать в узком витом проходе.

Рыцарь не стал произносить никаких слов, призывая остановиться, или повернуть назад, или просто сдаться. Он атаковал, сразу и без раздумий.

Ниакрис рванулась навстречу клинку, наверняка способному разить не только и не столько отточенным лезвием. Ее собственный меч на мгновение окутался голубоватым пламенем — точь-в-точь, как некогда у ее мамы. Тогда вражье оружие разбило мамин щит… посмотрим теперь, окажется ли оно столь же хорошо против меча дочери!

И вновь она словно бы стояла на темной улице Княж-города, напуганная до полусмерти, не в силах шевельнуться… то есть нет, она-то как раз могла, а вот мама нет… и, оцепенев, смотрела, как из мрака появляется новая фигура, уже не вампир, а…

Память крови возвращалась.

Но я-то не оцепеневшая и не обессилевшая, как мама, я могу сражаться! И сегодня все будет совсем по-иному!..

Клинок жалобно звякнул о темные латы, высек малый снопик искр, а в следующий миг Ниакрис уже летела, отбросив меч и оттолкнувшись обеими руками от толстого вражеского древка. Пальцы девушки обратились в тонкие язычки пламени, огонь рванулся в острый разрыв смотровой щели рыцаря, встретившись с бушевавшим там пламенем.

Черно-серый шлем взорвался изнутри. Пустые латы обрушились на каменные ступени грохочущим потоком. Осадный нож загремел еще ниже; Ниакрис проводила оружие врага брезгливым взглядом.

— Раньше б взяла… да только слишком много на нем всякой дряни начаровано, — пояснила она монаху, хотя тот ее ни о чем не спрашивал.

Тот лишь покачал головой — сам Красный монах до сих пор успешно справлялся вообще голыми руками.

— Пошли, — кровь бурлила и кипела, рвалась на свободу, словно понимая, что струиться по венам и давать жизнь этому совсем еще юному телу осталось совсем недолго.

Ниакрис теперь помнила почти все… скрытым оставался лишь самый конец.

Однако они не успели подняться и на десяток ступеней — сверху вновь послышались шаги.