Дочь огня

В проходе слышались мужские голоса, один из них принадлежал Гахир-джану, другой — кому-то незнакомому. Его слова долетали до слуха перепуганных женщин, он говорил, что миршаб и кушбеги требуют немедленной выдачи Фирузы. Если это не будет сделано добровольно, он уведет ее силой. Фируза вся дрожала от ужаса, почти лишившись чувств, она опустилась на пол. Оймулло сердцем поняла, что творится с девочкой. Она поддержала ее, привела в комнату, дала выпить воды. Не находя слов для утешения, она крепко прижала ее к себе.

Вскоре пришел Тахир-джан, в полном смятении он сказал, что выхода нет и что он сам поведет Фирузу к миршабу, будет протестовать, требовать, чтобы ее освободили. Танбур прекрасно понимала, что выхода нет, все равно Фирузу уведут. Она успокаивала девочку, говорила, что ее сейчас же отпустят… Вот и дядюшка Тахир-джан пойдет вместе с ней.

Но весь страх перед миршабом поблек, когда Фируза увидела старого водоноса. Изверги, что они сделали с ним! В первое мгновение она даже не узнала его. Опухшее лицо, косматые седые волосы, свалявшаяся седая борода, окровавленная рваная рубаха… Какой ужас! В чем он провинился? Только за то, что он спрятал Фирузу, его так истерзали?..

Да что это к ней привязались? Что плохого сделала она людям? Чего хочет от нее миршаб? В тюрьму сажают воров, убийц, а при чем тут она? Была бы жива бабушка, ничего такого не случилось бы. Никто не осмеливался ее и пальцем тронуть при жизни бабушки. А теперь все за ней охотятся — и кушбеги, и миршаб, и аксакал, и имам, и суфи, и бай, и дочери бая, и Салима… Все, все на нее напали. Хорошо еще, что есть учительница, она не такая, и Шамсия хорошая… И Асо… Где же он сейчас? Что с ним? Утром придет ее проведать, а ее уже нет. Узнает, что случилось, наверное, побежит к миршабу, а его там изобьют и прогонят… Что же с ним будет? Боже, боже, за что? В чем я провинилась перед тобой?

Все эти мысли не давали покоя Фирузе, она никак не могла уснуть.

— Что будет с Асо? — не выдержав, воскликнула она Утром он, возможно, придет к Оймулло.

— Ничего страшного, ты с ним сама поговоришь, все ему расскажешь.

— Как, Асо придет сюда?

— Нет, ты пойдешь в школу, будешь там заниматься, а вечером вернешься вместе со мной.

— Буду ходить в школу? С вами вместе? Да разве родители ваши согласятся?..

— Мать согласна, а отца она уговорит, я в этом уверена.

— Ох, если бы так!.. Я буду вам верной служанкой, стану носить ваши книги, только берите меня с собой в школу, не оставляйте здесь одну.

— Ты ведь моя любимая сестренка!

— Дай вам бог прожить тысячу лет! Будьте вечно счастливы! Пусть никогда не придется пережить вам, что я переживаю…

У Шамсии от жалости больно сжалось сердце, горло перехватила спазма, она ничего не ответила Фирузе.

Баня Кунджак, что значит угловая, — одна из самых старинных в Бухаре. Она не случайно называлась угловой, ибо помещалась на углу двух улиц, как раз против Большой бухарской мечети, ворота бани открывались прямо перед ее высокой стеной.

У ее ворот и в округе постоянно толклись нищие, гадальщики, торговцы печеной свеклой, а летом — водой. И от покупателей отбоя не было. В помещение бани вели со двора вниз широкие ступени. Туда уже мужчины не входили. Там, в большой прихожей, на суфе, покрытой тюфяками, убранной паласами и одеялами, восседала обычно владелица бани, женщина весьма известная всей Бухаре, Мухаррама Гарч. Она была высокая, дородная, с грубоватым лицом, хранившим следы былой красоты, но поддавшимся натиску времени. На ногах у нее хромовые сапожки со скрипом, отсюда и прозвище — Гарч, что означает скрип.

По ее манере держаться заметно было, что это многоопытная женщина, прошедшая сквозь огонь и воду, видавшая виды, прекрасно разбирающаяся в людях. Покуривая чилим, она внимательно оглядывала всех посетительниц и всем оказывала должное внимание, в зависимости от их положения в обществе. Для каждой у нее находилось острое словцо, голос у Мухаррамы Гарч был громкий, низкий, почти мужской. Редко случалось, чтобы она вставала кому-нибудь навстречу, исключение делалось только для очень знатных женщин, которых она знала наперечет, довольно часто бывала у них дома.

Сидя возле огромного сундука, она сама брала деньги за вход, взглядом, мановением руки отдавала распоряжения массажисткам, банщицам, служанкам, выдававшим набедренные повязки. Таким образом, почти не вставая с места, она управляла всем банным заведением.

Ее услугами пользовались не только женщины, но и мужчины.

Это уже происходило за пределами бани. Чего только она не проделывала! Самые крупные бухарские баи были ей многим обязаны и с благодарностью откликались на ее просьбы. В ней нуждались и миршаб, и казикалон, и муфтий, и даже сам алам.

Она была своего рода зеркалом, в котором каждый мужчина мог подробно разглядеть понравившуюся ему женщину. От острого взгляда Мухаррамы Гарч не ускользали ни достоинства, ни недостатки красавиц, пленивших чье-нибудь воображение.