Дочь орла

Мать Феофано еще была тогда царицей. Феофано просила ее за подругу, и ее просьбу услышали. Аспасия родила своего ребенка в спальне Феофано, и только несколько минут он дышал. Думали, что и она не выживет. Пока она находилась между жизнью и смертью, прежняя царица была сослана, и новая заняла ее место. Теперь уже едва оправившаяся Аспасия потащилась просить за Феофано. Феодора была не только прекрасна, но и умна: она заставила их принести клятву, что они не будут мстить ей и ее мужу. Феофано поклялась без всяких колебаний. Аспасии это далось труднее. Но гордость царевны и византийки боролась в ней с нежеланием жить.

— Моя месть в том, что я выживу, — сказала она Феофано. — Иоанн всегда должен знать, что я живу, что я та, кто я есть, и что я ему якобы простила. Ему, который не простил и не забыл ни единой мелочи, вряд ли это будет легко. Я переживу его, Фания. Я дождусь и еще плюну на его могилу.

Феофано ничего не ответила. Ее красота уже полностью расцвела, и лицо ее в спокойном молчании казалось ликом святой. Аспасия знала, как обманчива эта безмятежность. Феофано тоже чего-то ждала, но чего — она об этом молчала.

Но в одном они были единодушны. Они не позволят, чтобы на них надели монашеские одежды. Император, наверное, охотно упрятал бы их в монастырь, но, к счастью, у него было много других, более срочных забот, а Феодора не была склонна подвергать сестру тому, от чего сама недавно страдала. К достоинствам Феодоры относилось отсутствие злорадства и мстительности.

И вот через три года ломбардец снова вернулся. На сей раз не он возглавлял посольство, но он все равно приехал с ним. Он был не менее упрям, чем сам германский король.

— Ты не могла бы, — попросила Аспасия, — подвинуться немного?

Феофано подвинулась. На скамеечке было достаточно места для двоих, особенно если одна была такой миниатюрной, как Аспасия. Видно отсюда было прекрасно. Аспасия полагала, что даже немногие из евнухов знают о существовании этого помещения, тесного, как шкаф, откуда, из-за резной каменной решетки, открывался отличный вид на Золотой зал. Они находились наверху, над рядами выстроившихся придворных, и хорошо видели и императора, и посольство перед ним; отсюда было слышно каждое слово, видно выражение лиц.

Аспасия положила руки на подоконник и оперлась на них подбородком. Как бы ни устала она от жизни, зрелище, открывавшееся внизу, никогда ей не надоедало. Золотой зал, Хризотриклиний.

Во дворце, славящемся своей роскошью, этот зал был самый великолепный. Он был достаточно велик, чтобы вместить весь императорский двор, и был весь золотой: золотые стены, золотые колонны, золотой пол. Он был как будто из одного сияния, как будто дом Бога. Здесь правил бог, говорили философы, бог, воплощенный в священной персоне императора.

Центром был трон, находившийся в сводчатом изгибе апсиды, под образом Иисуса Христа, на широком помосте, покрытом золотым ковром. Позади тремя рядами стояла стража, сверкающая шитыми золотом одеждами и оружием: в первом, ближайшем, ряду стояли самые знатные и заслужившие наибольшее доверие императора, во втором ряду — те, кому еще предстояло его заслужить, а в третьем, внешнем, — варяги, в алом с золотом, с топорами на плечах. У Аспасии при виде этих топоров сжималось сердце.

Она заставила себя перевести взгляд на те чудеса, которые приводили в изумление каждого, кто попадал сюда впервые. Возле трона стояло сияющее золотое дерево. Золотые птицы, усыпанные драгоценными камнями, сидели на его ветвях, распускали крылья и пели. У ног императора присели золотые львы. Время от времени они приподнимались, били хвостами и испускали рычание.

Пока все молчали, воздух был наполнен музыкой: звучными аккордами двух больших золотых органов, медным гулом труб, пением императорских хоров, провозглашавших хвалу императору и Господу Иисусу Христу, для которого почетная правая сторона трона оставалась свободной: священники говорили, что Он заполнял ее своим присутствием.

Иоанн Цимисхсий выглядел вполне по-императорски, этого Аспасия не могла отрицать. В багряных высоких сандалиях, в шелковом одеянии и в золотой мантии, в большой золотой короне с жемчужными подвесками он не был похож на человека из плоти и крови. Волосы его почти так же сияли, как золото, венчавшее их; борода цвета красного золота, густая, длинная, вилась роскошными локонами; лицо казалось вырезанным из слоновой кости. Только руки портили впечатление: короткие толстые пальцы, огрубевшие от работы, руки солдата, привыкшие сжимать рукоять меча, а не драгоценные царские регалии. Он сидел неподвижно и величественно, но его руки беспокойно играли жезлом, пытаясь согнуть его.

Шевеление в рядах, легкий шорох, пробежавший от входа до трона, ознаменовали приближение посольства. Стремительно пронеслись слуги, задвигая багряную завесу между троном и залом. Аспасия сверху видела, как император за завесой тяжело откинулся на троне, приподняв корону, вытер лоб, Наклонился, перекинулся парой слов с ближайшим охранником.