Дочь Озара

И только приход вариев возвел людоедство в систему. Агрессивное поведение чужаков-вариев, вкупе с сокращением промысловых угодий, вызвало встречную агрессию, стимулируемую периодическим голоданием. Очень скоро людоеды-любители из общины Урика превратились в профессиональных 'охотников за головами'. Примерно в это же время по пути охоты за людьми пошло еще несколько соседних общин 'пещерных дикарей', наводя страх на общины вариев, и получив от них новое прозвание — глоты.

…Урик втянул носом воздух — кажется, скоро последует продолжение трапезы. Женщинами, жарящими мясо, руководила старшая дочь покойной Ахи, малу Урика, большегрудая Еха. После смерти Ахи она стала старшей женщиной общины, умам, в которой все ей приходились детьми, внуками и племянниками, кроме Урика и брата Юра. В обязанности умам входил надзор за женской половиной первобытного коллектива и организация обрядовых церемоний, которые она проводила вместе с вожаком. Последняя такая церемония завершилась совсем недавно, в полдень, на лужайке перед пещерой, где сейчас готовился обед.

Урик имел основания почивать на лаврах. Уже больше десяти лет он командовал общиной, и хотя уже был немолод, по-прежнему крепко держал в руках нити управления. Он давно, еще до того, как стал вожаком, усвоил одно из главных условий, необходимых для удержания власти — сородичи не должны испытывать недовольства. Урик умел управлять так, чтобы претензий не возникало. Вот и сейчас он мысленно купался в волнах блаженства, окутывавших поляну, на которой расположилось все общирное семейство в полном составе, греясь на солнышке и ожидая продолжения 'банкета'.

— Ам-ам-уии-оу, — булькало в воздухе.

Возмущение и тревога, неясные, но ощущаемые чутким подсознанием Урика, исходили только от пленников, находящихся рядом в пещере. А еще от них несло жутким удушливым страхом, но вожака людоедов это не беспокоило — так и полагалось. А вот мысли сородичей источали удовольствие — и это было правильно.

Несколько дней назад дикари совершили удачный набег на стойбище заклятых врагов глотов — вариев. На этот раз жертвами стали женщины и дети из племени Леопарда. Подкараулив момент, когда мужчины племени уйдут на большую охоту, глоты напали на стойбище и захватили в плен почти полтора десятка человек. Сейчас большая часть из них сидела в пещере, связанная по рукам и ногам, и ждала своей печальной участи. Урик еще не решил, что делать с пленниками, но то, что мало кто из них сохранит жизнь, было известно заранее. Не для того на этих вариев охотились, чтобы оставлять в живых.

Разве что нескольким женщинам могло улыбнуться счастье, но это зависело от решения мужчин общины. Если они придут к выводу, что кто-то из бледнолицых чужачек годится в наложницы, то Урик одобрит это решение. Ту ики тук (пусть будет так). А почему бы и нет — пусть живут до поры до времени. Однообразие приедается: когда на выбор у мужчин меньше десятка женщин, поневоле начинаются драки и ссоры из-за самых симпатичных. Тут свежатинка из белокожих самок и спасает. А если зимой станет слишком голодно — что же, придется ими пожертвовать: в прямом и переносном смысле. Как уже пожертвовали сегодня женщиной и маленьким мальчиком.

Вся община собралась на поляне около полудня. Женщины натаскали хвороста, и Еха приступила к обряду разжигания огня. Строго говоря, в пещере, где было сыро и прохладно даже в летнюю жару, костер горел или тлел практически всегда, за этим следил специально приставленный человек, но сейчас совершалась особая сакральная процедура, предшествовавшая жертвоприношению.

Еха сидела обнаженной на земле рядом с кучей хвороста перед большим, круглым и плоским камнем, который располагался между ее, широко раздвинутыми, бедрами. На камень колдунья положила толстую щепку с узким отверстием посредине, заранее высверленным с помощью осколка кости. В отверстие колдунья плотно утрамбовала высушенный мох, затем вставила туда кусок сухой, но твердой ветки, и посмотрела на вожака. Тот махнул рукой.

Вся женская половина общины, кроме маленьких девочек, встала вокруг Ехи и начала покачивать и вилять бедрами, хлопая в ладоши и негромко вскрикивая. Палочка между ладонями колдуньи медленно завращалась. Движения дикарок, имитирующие движения стана при половом акте, становились все агрессивнее и резче, а гортанные крики все громче, по мере того, как Еха ускоряла вращение палочки. Появился дым, участницы обряда задергались еще быстрее, и в тот момент, когда вспыхнуло пламя, из десятка женских и девичьих глоток почти синхронно вырвался такой сладострастный стон, что по телам мужчин, сидевших на корточках в стороне, прошла судорога.

Колдунья подожгла хворост. Теперь дикари уже все вместе, мужчины и женщины, образовали круг и, взявшись за руки, словно в танце сиртаки, стали приплясывать и прыгать, то в одну, то в другую сторону. Периодически Еха выкрикивала короткие междометия, которые танцующие хором повторяли следом. Так продолжалось минут десять.