Дочь палача

– Кто-то из толстосумов в совете об этом прослышал, – пробормотал палач. – Может, старик пьяным сболтнул лишнего, или рассказал кому-то перед смертью, а этот кто-то приложил все усилия, чтобы сорвать строительство и отыскать чертов клад.

– Вероятно, бургомистр Земер, – сказал Симон. – У него есть ключ от архива, и он мог присвоить план участка. Вполне возможно, что и он теперь знает о пересохшем колодце.

– Вполне возможно, – пробурчал Якоб. – Тем более важно теперь действовать быстро. Разгадка внизу, в колодце. Может, там я получу какую-нибудь зацепку насчет моей Магдалены…

На некоторое время повисла тишина. Лишь пели птицы, да время от времени раздавался смех стражников. Симон понял, что в суматохе последних нескольких часов совсем забыл о Магдалене. Ему стало стыдно.

– Вы думаете, что… – начал он, но голос ему отказал.

Палач покачал головой.

– Дьявол похитил ее, но не убил. Она нужна ему как заложница, чтобы я показал ему, где прячутся дети. Тем более что это не в его духе. Он хочет… развлечься, прежде чем убьет. Он любит поиграть.

– Вы говорите так, будто хорошо знаете его, – сказал Симон.

Куизль кивнул.

– Думаю, я его знаю. Возможно, я когда-то его уже видел.

Симон вскочил.

– Где? Здесь, в округе? Вы знаете, кто он? Если это так, то почему вы не сказали совету? Тогда этого негодяя схватили бы!

Якоб отмахнулся от Симона, словно отгонял назойливую муху.

– Ты глупый, или как? Не здесь. Раньше. Когда-то… давно. Могу и ошибаться.

– Тогда говорите! Может, потом это пригодится…

Палач резко мотнул головой.

– Это ничего не даст. – Он снова улегся на мох и взял в рот погасшую трубку. – Лучше отдохнем немного, пока темнеть не начало. Впереди ждет долгая ночь.

С этими словами Якоб закрыл глаза и, казалось, тут же заснул. Симон посмотрел на него чуть ли не с завистью. И как только Куизль мог оставаться таким невозмутимым! Ему самому о сне нечего было и думать. Не находя себе места, молодой лекарь стал ждать наступления ночи.

София положила голову на мокрый камень и попыталась успокоить дыхание. Она понимала, что недолго еще они смогут здесь оставаться. Дышать становилось труднее, с каждым часом София острее чувствовала, как наваливалась усталость. Воздух стал тяжелым и спертым. Ей уже несколько дней не удавалось попасть наверх, и справлять нужду приходилось в какой-то ямке. Воняло фекалиями и гнилой пищей.

София взглянула на спавшую Клару. Та слабела с каждым вдохом и выглядела как смертельно больное животное, которое забилось в нору, чтобы умереть. Лицо побледнело, щеки запали, под глазами появились круги. Под кожей выступали ребра и ключицы. София понимала, что ее маленькой подруге требовалась помощь. Отвар, который она дала ей почти четыре дня назад, позволил ей уснуть, но лихорадка так и не отступила. Кроме того, правая нога Клары распухла и стала в три раза толще. София буквально видела, как там что-то билось и пульсировало. Вся нога до колена стала синей, и сделанные на скорую руку компрессы мало чем помогали.

Уже трижды София подползала к выходу в надежде, что все ушли. Но каждый раз, когда она высовывалась в колодец, слышались голоса людей. Кто-то смеялся, ворчал, кричал и ходил… Что-то происходило там наверху; люди не оставляли их в покое ни днем, ни ночью. Но слава богу, они пока не нашли укрытия. София вгляделась в темноту. У них осталась половина сальной свечи, и, чтобы сэкономить ее, София вчера в полдень погасила огарок. Когда темнота становилась невыносимой, она подбиралась к колодцу и смотрела в небо. Но скоро глаза начинали болеть от солнечного света, и приходилось заползать обратно.

Для Клары темнота не имела никакого значения. Она лежала в забытьи, а когда просыпалась и просила воды, София сжимала ей руку и гладила Клару до тех пор, пока та снова не засыпала. Иногда София пела ей песенки, которые выучила на улице. Иногда она вспоминала колыбельные, которые ей пели родители, когда были живы. Но то были лишь обрывки, частички прошлого, связанные с образом доброго лица или улыбки.

Спи, малютка, засыпай,
Дождь, по крышам не гуляй,
Ветер под окном стучит,
Пусть тебя Господь хранит…

У Софии намокли глаза. Кларе хотя бы хорошо было… Она попала в семью, где ее любили. Но с другой стороны, какой сейчас от этого толк? Клара умирала в какой-то норе, так близко, но при этом и так далеко от любимого дома…

Со временем глаза привыкли к темноте. Не то чтобы София стала видеть, но она смогла теперь отличать тьму от полумрака. Девочка больше не билась головой, когда проползала по проходам, и различала ответвления справа и слева. Три дня назад без свечи она свернула не в тот лаз и через несколько шагов налетела на стену. Ее тут же охватил ужас, что она не сможет больше вернуться. Сердце бешено забилось, она начала метаться по кругу и шарить руками в пустоте. Но потом послышался плач Клары, София пошла на звук и выбралась.