Дочь палача

– Может, Штехлин нашлет смерть на этих свидетелей прямо из тюрьмы, – вмешался еще один советник. Пекарь Михаэль Бертхольд был членом большого совета. Лехнер числил его как раз тем человеком, кто способен был породить такие слухи. Остальные советники покивали, они уже слышали о подобных случаях.

– Что за бред! Всего лишь выдумки. Штехлин просто знахарка, не более! – Шреефогль вскочил. – Вспомните, что было семьдесят лет назад. Половина города обвиняла другую половину в колдовстве. Много крови пролилось. Хотите, чтобы такое повторилось?

Несколько простых общинных представителей начали перешептываться. Тогда обвиняли в основном менее зажиточных горожан, простых крестьян, служанок и рабочих… Хотя были среди них и хозяйки трактиров, и жены судей. Под пытками подозреваемые сознавались, что насылали град, оскверняли причастие и даже убивали собственных внуков. Страх до сих пор сидел в душах людей. Лехнеру вспомнилось, как отец прежде часто рассказывал ему об этом. Позор Шогнау, который навсегда сохранится в книгах по истории…

– Сомневаюсь, чтобы ты мог об этом помнить. А теперь сядь, юнец, – прозвучал тихий, но жесткий голос. Он давал понять, что владелец его с давних пор привык отдавать приказы и не позволит какому-то молокососу над собой издеваться.

В возрасте восьмидесяти одного года Маттиас Августин был самым старым членом совета. Десятки лет он управлял извозчиками Шонгау. Он уже почти ослеп, однако его слова еще кое-что значили в городе. Наряду с Земерами, Пюхнерами, Хольцхоферами и Шреефоглями он входил в самую элиту власти.

Взгляд старика был устремлен в одну точку. Казалось, он заглядывал в само прошлое.

– Вот я могу вспомнить, – пробормотал он, и зал погрузился в мертвую тишину. – Я был тогда мальчишкой. Но знал, из-за чего горели костры, и до сих пор помню запах горелого мяса. Десятки людей сожгли во время того ужасного разбирательства. В том числе и невиновных. Никто никому больше не верил. И, поверьте, я не хочу снова пережить такое. Поэтому Штехлин должна признаться.

Шреефогль снова сел. При последних словах Августина он шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы.

– Она должна признаться, – продолжал Августин, – потому что молва – как дым. Он стелется, проникает сквозь щели в дверях и ставни, и конце в концов им воняет весь город. С этим делом нужно покончить по возможности быстрее.

Бургомистр Земер кивнул, и другие члены малого совета что-то согласно пробормотали.

– Он прав, – Йохан Пюхнер, который недавно заново отстроил свою мельницу, разрушенную шведами, откинулся на стуле. – Нужно успокоить народ. Я вчера вечером спускался к пристаням. Там очень неспокойно.

– Верно. Я говорил вчера со своими людьми, – Маттиас Хольцхофер был еще одним из могущественных торговцев, который отправлял товары до Черного моря. Он потеребил манжет камзола. – Но там больше подозревают аугсбургских плотогонов. Все же старина Гриммер частенько с ними ругался. Может, они хотели нам навредить. Напугать людей, чтобы никто не связывался больше с Шонгау, – предположил он.

– Тогда Штехлин выкрутилась бы, а весь ваш план – коту под хвост, – вставил Якоб Шреефогль. Он сидел со скрещенными руками.

Со стороны общинных представителей, сидевших у стены, донесся кашель. Редкостью было, чтобы кто-то из них просил слова на собрании. Старый Погнер, который представлял гильдию лавочников, проговорил:

– Гриммер и в самом деле хорошо намял бока нескольким перевозчикам из Аугсбурга. Я сам был в «Звезде», когда это случилось.

Бургомистр Земер, будучи хозяином трактира, почувствовал себя оскорбленным.

– В моем заведении нет места дракам. Они самое большее немного побранились, – отмахнулся он.

– Немного побранились? – Погнер теперь оживился. – Спросите вашу Резль, она все видела. Они носы друг другу переломали. Кровь ручьями по столам текла. Один из Аугсбурга и убежать толком не смог, так его отделал Гриммер. Он им еще проклятиями сыпал вслед. Они, верно, отомстить хотели, точно вам говорю!

– Вздор! – покачал головой полуслепой Августин. – Много чего можно приписать аугсбургцам, но убийство… На такое они не способны. Лучше оставить Штехлин. И сделать все без проволочек. Пока не стало слишком поздно.

– Я отдал распоряжение, завтра мы начнем допрос, – сказал Лехнер. – Палач покажет ей орудия пыток. Через неделю, самое позднее, все будет улажено.

Он посмотрел вверх, на резной потолок, выложенный кедром. Узорчатые свитки свидетельствовали, что здесь вершился закон.

– Разве мы не должны в таких случаях испрашивать совета у управляющего? – спросил Шреефогль. – Все-таки речь идет об убийстве! Никто пока не давал нам права самостоятельно выносить приговор.

Лехнер улыбнулся. Вообще, когда речь шла о жизни и смерти, слушания по делу не проводили без представителя курфюрста. Однако Вольф Дитрих фон Зандицелль пребывал, как это часто случалось, в своем поместье Пихль близ Тиргауптена, далеко от Шонгау. А пока он не появился, единственным его представителем в стенах города был Иоганн Лехнер.