Дочь палача и черный монах

Он всю ночь думал о дочери палача. Как ей там в Аугсбурге? Ее отец до сих пор не получал от нее никаких вестей. Он со дня на день ждал ее приезда, но из-за непогоды последних дней вполне возможно, что возвращение немного затянется. Магдалена, скорее всего, дожидалась, когда сможет присоединиться к торговцам, которые надеялись, что погода станет лучше. И грабежи прекратятся…

Из раздумий его вырвал детский плач. Девочка лет четырех хватала мертвого отца за лицо. У дальней стены с опущенными головами стояли еще шестеро крестьянских детей. Двое из них сильно кашляли, и лекарь взмолился, чтобы и до них не добралась эта лихорадка.

За последние две недели от таинственной болезни умерли более тридцати человек, в основном старики и дети. На кладбище Святого Себастьяна возле городской стены скоро не останется места, и уже начали раскапывать старые могилы умерших от чумы. Симон с отцом перепробовали все, что можно. Они пускали кровь, ставили клизмы, готовили отвар из листьев липы и дикого майорана. Бонифаций Фронвизер в поисках зелья против лихорадки взялся даже за книги так называемой «черной медицины». Когда отец принялся вымачивать сушеных жаб в уксусе и растирать в порошок мышиный помет, Симон с руганью ушел из дома.

– Только вера может помочь! – прокричал отец ему вслед. – Вера! Нам все равно ничего больше не остается!

От одной лишь мысли о действиях отца Симон невольно выругался под нос. Мышиное дерьмо и сушеные жабы! Скоро они начнут пентаграммы рисовать на дверях больных. Вот если бы у него было хоть немного иезуитского порошка! Лекарство, получаемое из древесной коры в западной Индии, наверняка справилось бы с лихорадкой, юный лекарь в этом не сомневался. Но последние остатки порошка Симон давно уже истратил, а следующий венецианский торговец появится здесь только в марте, когда перевалы вновь станут проходимыми.

Лекарь снова повернулся к крестьянке и ее кашлявшим детям.

– Теперь очень важно, чтобы ты похоронила мужа как можно скорее, – сказал он. – Возможно, в нем есть что-то такое, что может заразить и тебя, и детей.

– Дух?.. – с ужасом спросила крестьянка.

Симон сокрушенно покачал головой.

– Нет, не дух. Представь себе маленьких существ…

– Маленькие существа? – Лицо крестьянки стало еще бледнее. – В моем Алоизе?

Симон вздохнул:

– Забудь и просто похорони его.

– Но земля ведь мерзлая, нам придется ждать, пока…

В дверь постучались. Симон оглянулся: на пороге стоял маленький грязный мальчик и смотрел на лекаря с некоторой долей страха и уважения.

– Вы городской врач? – спросил он наконец.

Симон кивнул. Про себя он обрадовался такому обращению, ведь большинство горожан до сих пор считали его всего лишь избалованным сынком местного лекаря. Франтом и щеголем, которому не хватило денег на обучение в Ингольштадте.

– Меня… меня послали Шреефогли, – сказал мальчик. – Велели передать, что Клара кашляет и харкает соплями и мокротой. Вам бы зайти к ним как можно скорее.

Симон закрыл глаза в безмолвной молитве.

– Только не Клара, – прошептал он. – Господи, только не Клара!

Лекарь схватил сумку, коротко попрощался с крестьянкой и поспешил вслед за мальчиком. По пути к рыночной площади, где жили Шреефогли, Симон непрестанно думал о Кларе. В последние дни столько всего случилось, что он совсем о ней позабыл! Как правило, юноша навещал свою маленькую подругу несколько раз в неделю. А теперь она заболела… Возможно, этой проклятой лихорадкой!

Мария Шреефогль уже дожидалась его перед входом. Она, как обычно, была бледна и взволнована. Симон никогда не мог понять, что Якоб Шреефогль нашел в этой до невозможности набожной, иногда истеричной женщине. Возможно, полагал лекарь, не последнюю роль здесь сыграли финансовые интересы. Мария Шреефогль была урожденной Пюхнер, старинного и влиятельного рода Шонгау.

– Она лежит в своей комнате, – прорыдала женщина. – Дева Мария и все святые, лишь бы не эта лихорадка! Только не у моей Клары!

Симон взбежал вверх по широкой лестнице и вошел в комнату больной. Клара лежала в своей кровати и кашляла, из-под пухового одеяла виднелось лишь ее бледное лицо. Рядом с ней на краю кровати сидел с обеспокоенным видом ее приемный отец, Якоб Шреефогль.

– Хорошо, что вы сумели прийти так скоро, – сказал он и встал. – Хотите пить? Может, кофе? – И уставился на него пустыми глазами.

Лекарь тревожно его оглядел; советник, казалось, находился в трансе. Еще вчера он сопровождал с палачом Карла Земера и вернулся только под вечер. Новость о болезни дочери его явно потрясла.

Симон склонился над Кларой.

– Клара, это я, Симон, – прошептал он.

Но девочка никак не отреагировала. Она не открывала глаза, учащенно дышала и время от времени хрипло кашляла во сне. Лекарь прижался к ее груди и прислушался к дыханию.

– Когда это началось? – спросил он, силясь перекричать жену советника – та вошла в комнату вслед за лекарем и, неустанно перебирая четки в руках, плакала и голосила.

– Только вчера, – ответил Якоб Шреефогль. – Лихорадка наступила вечером, очень быстро. И с тех пор девочка уже ни на что не реагировала… Господи, да заткнись ты уже!