Дочь палача и черный монах

На колокольне забили тревогу. Площадь тем временем ярко осветили факелами. Натанаэль отвернулся от толпы. Сначала он хотел вернуться в комнату, располагавшуюся недалеко от гостиницы, где остановились Симон с Бенедиктой. Они с Авенариусом представились странствующими доминиканцами, поэтому августинцы выделили им две кровати в монастыре. Но теперь, когда напарник лежал мертвым у всех на виду, возвращаться в монастырь показалось Натанаэлю довольно рискованным. Поэтому он отыскал поблизости сарай, где в теплой соломе смог бы дождаться завтрашнего дня.

Он собрался уже пролезть через тесную дверь, но увидел вдруг нечто такое, что заставило его сердце биться чаще. Помощь близка! Он вознес короткую молитву небесам и поцеловал золотой крест на груди.

Господь не оставил его в беде.

– Вам придется передо мной объясниться, – сказал Августин Боненмайр.

Настоятель из Штайнгадена, словно сердитый учитель, смотрел сквозь стекла очков на Симона, который стоял перед ним, разинув рот. Не дожидаясь приглашения, Боненмайр вошел в их комнату и закрыл за собой дверь. Бенедикта в смущении села на кровать. За окном зазвонили колокола.

– Когда после вашего стремительного исчезновения пастор поведал мне о бедной мадам де Буйон и ее неизлечимо больных детях, я, само собой разумеется, был немало удивлен, – сказал настоятель и принялся расхаживать по комнате. – Я стал задаваться вопросом, с какой стати торговке из Ландсберга, у которой скончался брат, вдруг рассказывать подобные истории. – Он повернулся к Бенедикте. – Или, может, вы и есть та самая мадам де Буйон, а мнетогда соврали? Отвечайте!

Бенедикта лишь молча помотала головой.

– Ваше преподобие, позвольте объяснить… – начал Симон, но Боненмайр его тут же перебил.

– Мое недоумение переросло в недоверие, когда полчаса назад мощи святого Фелициана подверглись столь дьявольскому осквернению, какого этот мир прежде не видел! – Настоятель покачал головой, словно заглянул только что в преисподнюю. – Осквернены те самые мощи, которыми еще в полдень хотели полюбоваться мадам де Буйон и ее верный спутник… Что за совпадение! – Боненмайр переводил взгляд с Симона на Бенедикту. – Ну что за спектакль вы там устроили? Выкладывайте, пока я не позабыл, что Иисус всем нам завещал любовь и прощение!

Симон сглотнул и стал судорожно соображать, как же им выкрутиться. Вероятно, внизу их уже дожидались стражники Роттенбуха, чтобы отвести в темницу. Что за этим последует, было ясно как божий день – пытки, а потом казнь, с которой колесование Шеллера не шло ни в какое сравнение. Осквернение святыни! Палач, скорее всего, вспорет им животы, вынет на их же глазах внутренности, а после сожжет заживо.

В тот же момент Симон понял, что этим палачом будет Куизль. С тех пор как умер старый палач Роттенбуха, под начало Куизля перешел и этот округ. Якоб грустно посмотрит на них пустыми глазами, может быть, покачает головой, потом, словно отбросы с живодерни, завернет в шкуры и потащит к лобному месту.

А Магдалена будет смотреть…

Но, возможно, оставался еще один выход. Симон решил выложить все как есть. Он глянул на Бенедикту, которая так и не встала с кровати, лишь едва заметно кивнула.

– Все не так, как вы думаете, – начал он. – Эта женщина действительно сестра Андреаса Коппмейера. Ее брат обнаружил нечто такое, что, вероятно, стоило ему жизни…

И Симон поведал настоятелю Боненмайру всю историю. Он начал со смерти Коппмейера, рассказал о крипте и загадках и высказал предположение, что они набрели на след легендарных сокровищ тамплиеров. Он излил настоятелю всю душу и вручил дальнейшую свою судьбу в его руки.

Боненмайр во время повествования уселся на единственный в комнате стул и внимательно слушал. Когда Симон закончил рассказ, настоятель долгое время ничего не произносил. За окнами продолжали надрываться колокола. Наконец он обратился к лекарю:

– Загадки, ведущие к сокровищу, которое разыскивают сотни лет! – Боненмайр покачал головой. – Симон, либо вы сумасшедший, либо это самая дерзкая ложь, какую когда-либо произносили уста уличенного еретика.

– Это правда! – воскликнул Симон, – Господь свидетель!

В качестве доказательства он взял меч с кровати и протянул его Боненмайру. Тот провел пальцами вдоль клинка и прочел надпись.

–  Heredium in baptistae sepulcro… – пробормотал настоятель. – Наследие в могиле крестителя… – Он поднял глаза. – Это еще ничего не доказывает. Простая сентенция на клинке, не более. И вообще, кто сказал, что это меч святого Фелициана? Он может быть вашим собственным.

– Спросите Михаэля Пискатора! – вмешалась Бенедикта. – Он сможет подтвердить, что это тот самый меч, который лежал в гробу с мощами!

– Тогда мне пришлось бы препроводить вас к августинцам, – задумчиво проговорил Боненмайр. – Осквернение реликвий есть одно из худших преступлений христианства. С вас живьем кожу сдерут…