Дочь палача и черный монах

– Поверь мне, – продолжил Лехнер. – Так для города лучше всего. И другим в назидание. Каждый бандит отсюда и до Ландсберга услышит крики Шеллера. Это послужит им уроком. Кроме того… – Он постучал пером по пергаментам. – Казнь снова наполнит городскую казну. Мы устроим праздник: с танцами, музыкой, глинтвейном и калеными орехами. Людям нужно развеяться после холодных дней и страха перед грабежами. – Он полистал черновик. – Место казни нужно расчистить заранее, одна балка подгнила, я уже проверял. Кроме того, там нужно поставить виселицы, не меньше трех. И не забудь про лавки для патрициев, чтобы высокие господа не поморозили задницы. Боюсь, с охотой на вторую банду придется еще немного подождать.

Палач стойко выслушал распоряжения Лехнера и только потом шевельнулся.

– Что с женщинами и детьми? – спросил он.

Секретарь кивнул:

– Их отпустят, как я и обещал. Повесят только мужчин и юношей. Шеллера колесуют. Поверь, в совете были люди, которые хотели и женщин повесить.

Он улыбнулся палачу:

– Вот видишь, я иду тебе навстречу. А теперь займись приготовлениями. К полудню субботы все должно быть готово.

Он кивком отпустил палача, который, словно в трансе, прошел к выходу. Когда Якоб захлопнул за собой дверь, Лехнер вздохнул. Никогда ему не понять этого упрямца Куизля! Колесование принесет палачу добрых тридцать гульденов, а он делает такое лицо, словно собственную дочь должен вести на эшафот… Странный человек, подумал секретарь. Сильный, необычайно умный, но для своей профессии слишком сентиментальный.

И к тому же любопытный.

Лехнер снова достал из стола письмо, написанное на тончайшей бумаге. Послание пришло сегодня утром, и, судя по печати, посланник несколько дней назад действительно говорил правду. Кто-то очень могущественный любыми средствами хотел удержать палача от розысков в Альтенштадте.

Иоганн Лехнер в последний раз взглянул на печать, чтобы убедиться в ее подлинности, и поднес письмо к свече на столе. Языки пламени стали пожирать тонкую бумагу, пока от нее не остался лишь пепел. Не должно остаться ни единого сведения, ни единого документа, который мог бы выдать заказчика.

Лехнер пересчитал свежеотчеканенные монеты, которые принесли вместе с письмом. Деньги пойдут городу только на пользу – как и казнь. Снова секретарь остался доволен собой и миром.

Симон и Бенедикта вернулись в Шонгау ранним вечером. Всю обратную дорогу они раздумывали о странной надписи, а также о человеке, который наблюдал за ними с дерева. Был ли он из той же банды, что следила за ними по пути в Вессобрунн? Но почему тогда грабители на них не напали? К чему эта слежка и наблюдение?

Симон проводил Бенедикту до трактира Земера, и она уговорила его посидеть еще с ней за кружкой вина.

– Что, если это те же самые люди, которые уже несколько дней ошиваются по округе? – спросил Симон. – Те же, что подкараулили палача в крипте? Магдалена рассказывала отцу о незнакомцах в черных одеждах, которые разговаривали на латыни в трактире Альтенштадта. Может, они все это время следили за нами, и…

– Ваша Магдалена – совсем еще ребенок и, скорее всего, двух слов на латыни связать не может, – перебила его Бенедикта. – Может, это были всего лишь странствующие бенедиктинцы, которые молились перед едой. – Она подмигнула ему. – Вы уже в каждом незнакомце начали видеть убийцу.

Торговка положила ладонь на руку Симона, но тот быстро стряхнул ее.

– Вы разве не чувствуете, что за нами везде и всюду наблюдают? – спросил он сердито. – Грабитель, который на нас не нападает, человек на дереве… Не может это быть простым совпадением!

– Мне кажется, вам уже призраки мерещатся! – Бенедикта рассмеялась. – А теперь послушайте, что думаю я. Человек, которого вы видели вчера в тисовых зарослях, действительно был грабителем. Мы от него ускользнули, и это хорошо. А человек на дереве есть не что иное, как порождение вашей фантазии. Вы его даже описать толком не смогли.

– Мне лучше знать, что я видел.

Они надолго замолчали. В конце концов Симон снова заговорил – он решил выложить все начистоту.

– Вы правы, – сказал он. – Возможно, что все это бред. Возможно, что Андреаса Коппмейера убили совсем по другой причине. А скажите, Бенедикта: ваш брат наверняка оставил завещание. Что в нем, собственно, указано?

Бенедикта раскрыла рот и втянула воздух.

– Так вот оно что! – воскликнула она наконец. – Вы подозреваете меняв убийстве собственного брата! Вы, наверное, все это время вынашивали свои подозрения. Так?

– Что стоит в завещании? – не отступался Симон.

Бенедикта скрестила руки и гневно взглянула на лекаря.

– Хорошо, я скажу вам. Я унаследовала от брата Библию в кожаном переплете, составленную им самим поваренную книгу и старый стул со спинкой. Плюс ко всему прочему сорок гульденов, которые вряд ли компенсируют те убытки, которые я теперь понесла в торговле. – Она наклонилась к Симону. – Это его личное имущество. А все остальное переходит церкви!