Дочь палача и черный монах

Якоб не обратил внимания на угрозу. Вместо этого он уселся на табурет напротив секретаря.

– Второй банды больше нет, – заявил он.

– Что? – Лехнер снова поднял взгляд.

– Я говорю, второй банды больше нет. Я прикончил их под Штайнгаденом. Одной только предводительнице удалось ускользнуть, но я сомневаюсь, что она в скором времени сюда сунется.

– Но ты же был один, – заметил секретарь.

Куизль пожал плечами:

– Их было-то всего четверо. Хоть и матерые солдаты, но я расправился с ними по очереди. Так что можете снова отправлять торговцев по городам, больше никто не разведает их маршрутов.

– Куизль, Куизль… – Лехнер заулыбался и покачал головой. – Всегда-то ты можешь чем-нибудь ошарашить. Ну не томи душу. Как все произошло? Как они все это проворачивали?

Палач рассказал ему о мнимой Бенедикте Коппмейер и о том, как она выслеживала торговцев и извозчиков. Рассказал о стычке с бандитами в лесу под Штайнгаденом. При этом он не стал упоминать точное количество бандитов, а также умолчал о событиях в театре. Секретарь зачарованно слушал.

– Действительно, – проговорил он наконец. – Эта женщина частенько сидела среди торговцев в трактире у Земера. Временами она расспрашивала об удобных дорогах. Кто бы мог подумать, что она была в сговоре с бандитами!

– И мало того, – добавил Куизль. – Эта нахальная баба и ее подельники пытались выкрасть в Роттенбухе мощи двух святых. Они сначала разведали все в монастыре, а потом сговорились с какими-то монахами. А один из бандитов, кстати, выглядел в точности как наш юный Фронвизер…

Симон настороженно покосился на Куизля. Что он такое задумал?

– Могу лично подтвердить – я и сам его чуть было за Симона не принял. А самое скверное то, что в Роттенбухе все считают, что наш лекарь тоже там замешан. Хотят его четвертовать и сжечь, причем как можно скорее.

Лехнер рассмеялся.

– Чтобы Симон Фронвизер растлевал святыни? С нашими девицами у него это лучше выходит… – Он весело покачал головой. – Что за нелепица. Я напишу пастору Роттенбуха, что произошла путаница. На этом все и закончится.

Секретарь взялся за перо и принялся составлять короткое послание. Симон украдкой улыбнулся палачу. В очередной раз Куизль помог ему выкрутиться.

– Благодарю, ваше превосходителство, – сказал лекарь и сдержанно поклонился секретарю. – Досадная ошибка. Даже не знаю, как вас…

– Ладно, ладно, – перебил его Лехнер. – Отблагодарите деяниями. Нам все-таки пока еще нужен лекарь, чтобы справиться с этой гнусной заразой, так ведь? Со времени вашего отъезда лихорадка забрала еще троих. Ваш отец, мягко выражаясь, не очень-то лестно о вас высказывался.

Симон с ужасом осознал, что с самого приезда даже не повидался с отцом, а главное, не навестил маленькую Клару.

– Вы правы, – ответил он вполголоса. – Нужно немедленно приниматься за работу.

Симон наскоро попрощался и пустился к дому Шреефоглей на рыночной площади. Из за этих безумных поисков клада он и думать забыл, что за ужасная болезнь до сих пор свирепствовала в Шонгау; забыл на какое-то время даже о Кларе.

Он постучался в дверь, и почти сразу же ему открыла Мария Шреефогль. Лицо у нее было бледнее прежнего, и в ладони она сжимала четки.

– Хорошо, что вы вернулись, – прошептала она. – Нашей Кларе все хуже. Со вчерашнего дня не просыпается, ничего не пьет и кашляет с красной мокротой! Мой муж там, наверху. Благодатная Марие, Господь с Тобою! Благословенна ты в женах…

Не обращая больше внимания на молившуюся дворянку, Симон бросился вверх по лестнице и склонился над кроватью. Рядом сидел Якоб Шреефогль и держал Клару за горячую руку. Советник лишь на мгновение поднял глаза и продолжил вытирать пот со лба приемной дочери. Девочка дышала часто и неглубоко, словно маленькая пташка, и временами из пересохшего рта ее вырывался хрип.

Симон сразу понял, что если Кларе в самое ближайшее время ничем не помочь, жить ей останется совсем недолго. В последнее время он слишком часто наблюдал подобные симптомы. Раз уж человек начал харкать кровью, то довольно скоро по нему начинал звонить колокол.

– Надеюсь, ваша поездка увенчалась успехом, – тихо проговорил Шреефогль, не отводя взгляда от дочери. – Хотя для меня теперь никакие деньги мира не имеют значения. Клара – вот наше сокровище. Если умрет она, то умрет и частичка меня…

Симон покачал головой:

– Наши поиски провалились. Но сейчас не это главное. Главное, чтобы ваша Клара поправилась. А богатства тамплиеров ее не излечат. И я, судя по всему, тоже. Это под силу одному лишь Господу.

– Господу! – Шреефогль закрыл глаза. – Вы начинаете говорить, как моя жена… Вечно мы полагаемся на Господа, а он потом бросает нас в беде! Может, есть еще какое-нибудь средство? Какое-нибудь до сих пор не испробованное лекарство, которое могло бы помочь Кларе?

– Я таких не знаю. – Симон поднялся. – Иезуитский порошок, возможно, и помог бы. Но у меня его не осталось, а венецианские торговцы проберутся через перевалы не раньше апреля. Быть может, в Аугсбурге что-нибудь…

Он замолчал на полуслове: его посетила неожиданная мысль.

Иезуитский порошок…