Дочь палача и дьявол из Бамберга

– Наверное, в кармелитском монастыре, что на Каульберге, – ответил Маркус и показал на свою коричневую рясу. – Во всяком случае, это я отыскал в одном из сундуков. Среди распятий и пологов для алтарей. Но в основном все довольно ветхое.

Барбара заметила темное пятно на боку у драматурга, похожее на кровь. Похоже, он был ранен куда тяжелее, чем она решила вначале.

– Что произошло? – прошептала девушка. – Последний раз я вас видела во внутреннем дворе, сразу после того, как народ хлынул из зала.

– За нами охотились, как за дичью, – ответил Зальтер глухим голосом. – С толстяком Маттеусом расправились еще во дворе. Карл и долговязый Йозеф успели выбежать на улицу. Я… я пытался им помочь. Но все было тщетно… – Он шмыгнул носом и вытер с него кровь. – В конце концов я примчался на Каульберг и забрался в эту нору. – Драматург показал на низкую арку и стоптанную лестницу. – Осмотрелся тут немного… Горожане копают здесь песок для своих многочисленных строек. Им повезло, что еще не обвалилось ни одной шахты и ни одного монастыря.

Барбара с недобрым предчувствием взглянула на потолок, с которого размеренно капала вода.

– Вы сказали, что мы, возможно, единственные артисты, которым удалось спастись от этого безумия? – сказала она наконец. – А как же сэр Малькольм? Неужели его тоже…

Зальтер злорадно улыбнулся:

– Не беспокойся, он всегда выкрутится. Малькольм за всю свою жизнь сыграл столько ролей, что без труда может прикинуться любопытным зевакой или примкнуть к разъяренной толпе. Или что там ему взбредет в голову. За него можешь не тревожиться.

– Чего не скажешь о вас. – Барбара осторожно показала на темное пятно на боку Зальтера. – Вам, по всей видимости, не удалось так легко отделаться.

Маркус отмахнулся:

– А… ерунда. Хотя бы ноги сумел унести, и то ладно. Тебе тоже не помешало бы в рясу переодеться. Чешется невыносимо, зато тепло. А нам, судя по всему, придется тут задержаться. Город, похоже, до сих пор на ушах стоит. Как дьявол с цепи сорвался.

– Скорее уж оборотень, – с горечью ответила Барбара. Потом боязливо посмотрела на Маркуса: – Неужели викарий действительно превратился в оборотня во время нашего представления? Какой у него жуткий вид был! – Она поежилась. – Как же такое могло случиться? Может… может, все это как-нибудь связано с труппой? Сначала шкуры у Матео, а теперь это…

– Не хотелось мне говорить, но есть у меня одно предположение, – ответил Зальтер и мрачно покивал. – Я заподозрил это, еще когда у Матео обнаружились шкуры, а теперь…

– О чем это вы? – взволнованно спросила Барбара.

– Чтобы ты знала, мы не первый раз встречаем оборотня, – начал драматург нерешительно.

Он обхватил себя руками. Похоже, ему было холодно, несмотря на рясу.

– В Кельне и Франкфурте после наших выступлений тоже происходило нечто подобное, – продолжил он мрачно. – Порядочные горожане без всякой причины бросались друг на друга посреди улицы, какой-то бродяга выкрал из колыбели младенца и сожрал, бесследно пропало несколько юных девиц… Я долго сомневался, а три дня назад застал его в повозке, на месте преступления.

– Кого же, ради всего святого? – прошептала Барбара.

– Сэр Малькольм. – Зальтер тяжело вздохнул. – Вообще-то я лишь хотел спросить, какие из костюмов еще следует отдать в починку. В повозке почему-то пахло серой. Когда я сказал об этом Малькольму, он что-то быстро убрал в сундук. Вид у него был очень сердитый. Позже я снова влез в повозку и заглянул в сундук… – Он запнулся, после чего продолжил сдавленным голосом: – В нем лежали серебряная пентаграмма, подсвечник с черными свечами и череп, очень маленький, такой бывает только у ребенка.

– Господи! – выдохнула Барбара. – Сэр Малькольм… колдун?

Зальтер пожал плечами.

– Потом он даже показывал нам подсвечник и пентаграмму. Говорил, что они понадобятся ему, когда мы будем ставить «Фауста». Про детский череп он не сказал ни слова и при этом все время смотрел на меня очень странно. Доказать я, конечно, ничего не могу. Могу лишь сказать, что всякий раз, когда сэр Малькольм задерживается в каком-нибудь городе, там происходят странные вещи.

– А долго вы с ним знакомы? – со страхом в голосе спросила Барбара.

– Лет десять. Я был тогда студентом в Кельне. У меня кончились деньги, и я пребывал в восторге от театра. Вот как ты сейчас.

Драматург улыбнулся, потом вздрогнул и прижал руку к ране на боку. Судя по всему, он испытывал сильную боль.

Барбара показала на кровавое пятно:

– Вы позволите взглянуть на рану? Я в этом немного разбираюсь.

Зальтер смерил ее недоверчивым взглядом.

– Барбара, артистка ты, может, и выдающаяся, но на роль знахарки в таком возрасте явно не годишься.

– Поверьте мне, я действительно кое-что смыслю в этом, – несколько вызывающе ответила Барбара. – Мой отец, как вам известно, палач. Мало кто сравнится с нами в искусстве врачевания.

Зальтер снова вздрогнул – в этот раз Барбара не была уверена, что от боли.

– Черт, я… я и позабыл, – просипел он. – Твой дядя ведь местный палач, верно?

Барбара печально кивнула.