Дочь палача и дьявол из Бамберга

Но при показной ворчливости его переполнило чувство симпатии. Похоже, лед между отцом и сыном наконец треснул.

– А знаешь что, Якоб? – хохотнул Бартоломей. – Эта драка напомнила мне, как мы с тобою еще мальчишками колотили сыновей старого Бертхольда. Что была за потеха! Думаю, нам надо почаще такое проделывать. Это сплачивает.

Симон скептически покачал головой.

– Всегда знал, что связался со странным семейством, – пробормотал он, отряхивая пыль с порядком потрепанных ренгравов. – Ну да ладно… Нам в любом случае пора возвращаться. Мой младший сын, насколько я знаю, потрошил рыбу к ужину. Если задержимся дольше положенного, он наверняка закатит скандал. А это, поверьте мне, хуже любой уличной драки.

* * *

Позже, спустя пару часов, когда ночь темным покрывалом опустилась на Бамберг, по мосту у ратуши скользнули два сгорбленных силуэта и углубились в новую часть города.

Один из них был крупным, как медведь, на поясе у него висели шпага, широкий тесак и заряженный пистолет. Гигант останавливался на каждом углу, осторожно озирался и только потом звал за собой спутника. Человек, который нерешительно шагал следом, был низкий и сутулый. Годы сгорбили его спину, так что идти он мог, только опираясь на трость и превозмогая боль. И все-таки старый советник Тадеуш Васольд не мог отказаться от встречи со своим давним другом, хоть в такой неурочный час.

Старик дрожал всем телом, но причиной тому была не осенняя прохлада. Васольд плотнее кутался в дорогой шерстяной плащ и нерешительно следовал за своим рослым спутником по лабиринту переулков, переплетающихся у подножия собора. Дружелюбного гиганта звали Гансом, он был самым верным слугой Тадеуша. Еще его отец служил кучером старинному роду патрициев. И когда выяснилось, что обделенный острым умом Ганс обладал недюжинной физической силой, Васольд стал чаще брать его с собой в поездки в качестве телохранителя. Гигант хоть и не отличался сообразительностью, зато был молчалив, и разбойники с ворами разбегались от него без оглядки.

Васольд надеялся, что и с оборотнями будет так же.

Разумеется, патриций мог совершить этот визит вполне публично и при свете дня. Но Тадеуш не хотел, чтобы другие узнали об этом разговоре. Даже по прошествии стольких лет кое-кто мог бы прийти к соответствующим выводам, и Васольд старался не поднимать лишнего шума. Поэтому он предпочел куда как более опасную ночную прогулку.

Ганс держал в мозолистой руке крошечный светильник, который и указывал им путь сквозь мрак. Света хватало ровно настолько, чтобы окутать мужчин кругом дрожащего сияния, за пределами которого сгущалась тьма вперемешку с осенним туманом.

Васольд тихо выругался. Сколько раз он предлагал в Совете установить фонари хотя бы на главных площадях, как в других крупных городах Германии. Но всех пугали большие расходы и, вероятно, опасность разрушительных пожаров. Поэтому Тадеуш Васольд, один из старейших и уважаемых патрициев Бамберга, пробирался, словно какой-нибудь вор, сквозь ночь, наступал в нечистоты и кучи мусора и едва не пачкал штаны от страха.

Когда его старый друг и коллега по Совету Георг Шварцконц не вернулся из поездки в Нюрнберг, Васольд не предполагал ничего дурного. Даже наоборот. Шварцконц составлял ему жесткую конкуренцию на рынке сукна, и теперь его соперникам перепало еще больше прибыли. Но когда стали пропадать другие люди, в душе у Васольда начала зарождаться чудовищная догадка. Возможно, он ошибался, но, если составить отдельные части мозаики, получалась картина, корнями уходящая в далекое прошлое, к особенно мрачным его событиям.

Неужели такое возможно? Спустя столько лет?

И вот, когда бесследно пропала Адельхайд Ринсвизер, Васольд после долгих раздумий решился на этот ночной визит. В глубине души патриций надеялся, что друг успокоит его, посмеется над его опасениями и они вместе выпьют за былые времена. Потому что ничто так не страшило Васольда, как мысль, что другого человека занимают те же мысли.

Однако он подозревал, что так оно и выйдет.

И как мы тогда поступим? Запрем дверь в надежде, что все обойдется? Станем молиться, отправимся в паломничество, попросим прощения у Господа?

– Чтоб тебя, Ганс! Что стряслось?

Тот внезапно остановился, так что Васольд, погруженный в раздумья, чуть не налетел на него. Гигант застыл, словно каменный колосс, и правая рука его легла на рукоять пистолета.

– Не знаю, господин. Мне что-то послышалось, – пробормотал слуга.

– Ну и что же тебе послышалось?

– Ну… будто рычит кто и скребется. Вон в той подворотне.

Ганс показал дрожащей рукой в сторону ниши слева от них, и Васольд почувствовал, как сердце медленно сжимается.