Дочь палача и король нищих

– Он внутри! – прохрипела она. – Господи, он мне живот прогрызет и душу разорвет на куски!

Затем хрип перешел в громкий вопль.

– Ооохх, эти его зубы! Он рвет мне живот, я слышу, как он чавкает. Вытащите его из меня!

Она издала сдавленный клекот, словно к горлу ее подступил огромный, непереваренный комок.

– Господи, что это? – спросил Симон и, скованный ужасом, замер возле дверей.

– Не видите разве, дьявол в ней сидит! – взвыла Мария Бертхольд и принялась рвать на себе волосы и елозить перед распятием. – Он вселился в бедняжку и пожирает теперь ее изнутри. Пресвятая Мария, помолись за нас, грешников…

Молитвы ее перешли в монотонные завывания, а Михаэль Бертхольд тем временем молча наблюдал, как его служанка корчилась в судорогах.

– Судя по всему, Резль что-то приняла, чтобы избавиться от ребенка, – прошептала Магдалена Симону так, чтобы другие не услышали. – Касторку или, может, руту… – Вдруг нахмурилась. – Погоди-ка. Не могла же она…

Дочь палача осторожно приблизилась к Резль и провела ладонью по ее усыпанной волдырями руке. Служанку снова заколотило, и Магдалена проворно отскочила.

– Кажется, теперь я знаю, что с ней, – пробормотала она. – У нее гангрена. Значит, она приняла спорынью, чтобы избавиться от ребенка.

Симон кивнул.

– Я об этом не особо много знаю, но, по-моему, ты права. Волдыри, черные пальцы, да еще эти галлюцинации… Все указывает на это. Господи, бедная девушка…

Магдалена стиснула его руку и выругалась вполголоса. О спорынье, плесени, растущей на пшенице или других злаках, знала любая знахарка. Временами ее и вправду использовали, чтобы прервать беременность. Правда, принимать ее можно было лишь в очень небольших количествах, иначе начинались судороги и ужасные видения, при которых отравленному мерещились ведьмы, черти и сатана. Пальцы на руках и ногах чернели и в конце концов отваливались. Так как одержимым казалось, что у них сгорали внутренности, болезнь эту прозвали антоновым огнем.

Симон развернулся к Михаэлю Бертхольду.

– Эта девушка не одержима дьяволом, – прошипел он и указал на раздутый живот служанки. – Резль приняла спорынью. И кто, интересно знать, эту спорынью ей дал?

– Я… я не понимаю, о чем вы говорите, – промямлил пекарь. – Быть может, она повязалась с каким-нибудь молодчиком, и…

– С сатаной! – вмешалась его жена. – С сатаной она сблизилась!

– Болваны! – прошептала Магдалена так тихо, чтобы Бертхольд ее не услышал.

Она склонилась над вопившей служанкой, вытерла ей лицо мокрым платком и ласково с ней заговорила. Но вдруг ее переполнила ярость, и она развернулась к пекарю. Глаза ее сверкали.

– Какой еще сатана, – прошипела она. – Любому в городе известно, что вы ей проходу не давали! Все знают!

– Что ты хочешь этим сказать? – тихо спросил Бертхольд. Лицо его вдруг заострилось. – Может, это я…

– Вы сами обрюхатили собственную служанку! – выпалила Магдалена. – А чтобы про это не узнал никто, дали ей спорыньи. Так ведь было?

Бертхольд побагровел.

– Да как ты смеешь говорить обо мне такое, шавка ты мелкая! – просипел он. – Ты, видимо, забыла, что я заседаю в совете. Одно мое слово – и можете всей семьей собирать свое барахло и проваливать. Одно только слово!

– Ха, ну и кто же тогда будет готовить вашей жене снотворное? – Магдалена вскочила и указала на молившуюся Марию Бертхольд. – Сколько она уже приходила к моему отцу за зельем, чтобы ее муженек наконец угомонился и уснул дома за вином!

Пекарь изумленно уставился на жену.

– Это правда, Мария?

Та сложила руки и смущенно уставилась в пол.

– Успокойтесь! – крикнул Симон. – Сейчас не время для споров. Эта девушка, возможно, при смерти! Если мы хоть чем-то хотим ей помочь, то нужно хотя бы узнать, сколько было спорыньи и от кого она ее получила… – Он в отчаянии взглянул на Бертхольда. – Говорите же, Богом вас прошу! Это вы дали Резль спорынью?

Пекарь упрямо молчал, но его жена вдруг тихо заговорила.

– Это правда, – прошептала она. – Остальное все – вранье. Да поможет тебе Господь, Михаэль! Тебе и всем нам!

Пекарь не знал, что ответить, и в конце концов сдался. Он вздохнул, сгорбившись, и пригладил редкие, запачканные мукой волосы.

– Да, черт возьми, я… это я дал ей, – проговорил он. – Я сказал ей… сказал, что нужно принять все разом… Что так подействует вернее.

– Все разом? – в ужасе переспросила Магдалена. – И сколько же там было?

Бертхольд пожал плечами.

– Да мешочек такой вот, с кулак, наверное.

Симон со стоном схватился за голову.

– Тогда ее уже не спасти. Мы сможем только облегчить ее страдания… – Он сжал кулаки и двинулся на Бертхольда. – Кто, черт возьми, дал вам столько спорыньи? – прошипел он. – Кто, будь он проклят?! Кто эта нелюдь?

Пекарь отпрянул от него и, прижавшись спиной к двери, ответил так тихо, что в первые мгновения лекарь едва мог его расслышать.

– Это был ваш отец.

Симон застыл на месте, словно громом пораженный.

– Мой отец?

Бертхольд кивнул.

– Это удовольствие обошлось мне в два гульдена. Но ваш отец сказал, что это самое надежное средство.

– Он хотя бы сказал вам, сколько ее следует насыпать? – Симону с явным трудом дались эти слова.