Дочь палача и король нищих

Магдалена поморгала и огляделась вокруг; глаза постепенно привыкли к темноте, и она осторожно, не создавая лишнего шума, стала пробираться через поломанные доски и обломки кирпичей, пока не оказалась перед деревянной перегородкой. Несколько досок были выломаны, и стоптанная лестница за проломом вела на широкую улицу.

По трем крытым мостам, нависавшим над улицей, Магдалена поняла, что действительно выбралась на поверхность севернее епископского двора. Эти так называемые арки вели к епископским складам у реки. Стражников видно не было, хотя они наверняка только и ждали, чтобы кто-нибудь из их троицы высунулся из резиденции. Но стражники, вероятно, считали, что, кроме как через главные ворота или через собор, сбежать со двора невозможно.

Магдалена вгляделась во тьму позади себя. Куда там Симон запропастился? Она рассчитывала, что он в скором времени ее догонит: подуется, конечно, но хоть остынет немного. Лекарь знал о ее сложном характере, иногда просто невыносимом, и поэтому не мог подолгу на нее злиться; так же как она – на него. Может, вернуться и поискать его? Дочь палача снова оглянулась на безлюдный переулок: сколько времени прошло с тех пор, как отец пропал? Десять минут? Пятнадцать? Возможно, он прятался в каком-нибудь дворике всего в нескольких домах отсюда. Дыхание участилось. Чем дольше Магдалена ждала здесь, тем дальше уходил от нее отец.

Отец или Симон?

Она снова обернулась, но лекаря до сих пор не было ни видно, ни слышно. Время тянулось бесконечно долго. Наконец Магдалена решилась. Симон знал, куда она собиралась, и мог просто последовать за ней к дому венецианца. А вот отца она, возможно, потеряет в скором времени навсегда.

Выругавшись вполголоса, Магдалена протиснулась через пролом в досках, прокралась на другую сторону улицы и вскоре растворилась во мраке.

Не заботясь, что кто-нибудь мог его услышать, лекарь швырнул о стену мешок с пшеницей. Тот лопнул по швам, и зерна дождем рассыпались по полу.

У Симона кровь кипела от злости. И что только нашло на эту наглую девку, что она так его унижала? Он и сам понимал, что его план – с помощью пивовара сбежать из города – провалился. Но его ли в этом вина? Откуда ему было знать, что отца Губерта убитым в котел окунут? Однако идея просить о помощи высокомерного венецианца была просто абсурдной! Ну, может, не такой уж абсурдной – этот Сильвио и вправду мог оказаться человеком влиятельным, – но Симон и думать об этом не желал. Как Магдалена себе это представляла? Что он станет спокойно смотреть, как этот карлик будет за ней увиваться, возможно, тайком вывезет их из города – и он все это время будет бегать за ними, как рогатый дурак?

Схватив в качестве снаряда очередной мешок, Симон понял, что он действительно ревновал.

Возможно, Магдалена права и Сильвио был их единственной надеждой… Лекарь со вздохом опустил мешок на пол и уселся на груду камней возле потайной двери. Из комнаты за спиной послышался грохот – видимо, девушка опрокинула что-то большое. Симон подумал позвать ее, но потом передумал: пусть попробует без него справиться. А если помощь понадобится, она всегда вернуться сможет.

Симон поднял с пола горсть пшеницы и пропустил ее сквозь ладонь. Последние полчаса его буквально вымотали. Казалось, вот они снова встретились, все трое, спустя столько времени; думали, как сбегут вместе – а теперь снова разбежались, каждый по своему пути. Это и злило больше всего! Зерна пересыпались между пальцами, сначала по одному, потом все быстрее и быстрее.

«Словно песок в часах, – подумал Симон. – Если не поспешить, то, возможно, я никогда уже не смогу вернуть Магдалену».

Но что-то его все-таки удержало – внезапное предчувствие, которому он поначалу не смог дать объяснение. Симон с интересом взглянул на зернышки на ладони: желтые и твердые, словно жемчужины, они лопались, если слишком долго тереть их между пальцами. И изнутри высыпалась влажная белая мука.

Но некоторые из зерен отличались от остальных. Они были чуть синеватыми, и когда Симон их растер, в нос ему ударил противный сладковатый запах.

Лекарь узнал его.

У юноши перехватило дыхание. Это был тот же самый запах, который он почувствовал сначала в подвале цирюльника, а потом в его подземной лаборатории. Там, где они с Магдаленой нашли горелые остатки порошка. Там его хранились, наверное, сотни килограммов.

«Порошок! Господи…»

Что там говорил отец Губерт незадолго до смерти?

«Эта тайна всех нас еще с ума сведет…»