Дочь палача и Совет двенадцати

– При необходимости так сумеет любой мясник, – проворчал Куизль. – Нужен только острый нож или топор, – он показал на эшафот. – Ясно одно: тот, кто учинил все это, и убивал девушек. По крайней мере, трех последних.

– Да ну? – Лойбль в изумлении повернулся к Якобу. – И почему ты так решил?

– Мастер Ганс, видимо, что-то знал, – поддержал Дайблер своего друга. – Он намекал на что-то и вел себя странно. По всей видимости, он знал убийцу и, возможно, пытался его шантажировать. И убийца решил от него избавиться.

– Хм, и непременно нужно было четвертовать его? – Лойбль погладил бороду. – Вонзить ему нож в спину или перерезать горло было бы недостаточно?

– Черт возьми, поэтому я и уверен, что это наш убийца! – выругался Куизль. – Этот полоумный ублюдок не просто убивает своих жертв – он казнит их. Так он поступал с девушками – а теперь с мастером Гансом!

– Или с девицей, которая двадцать лет пролежала в погребе? – насмешливо добавил Лойбль. – Сначала этот жуткий старик врезал мастеру Гансу клюкой по башке…

Георг что-то пробормотал, и Куизль сердито к нему повернулся:

– Что? Если есть что сказать, говори внятнее!

Георг прокашлялся.

– Я говорю, измена. К четвертованию приговаривают за измену.

– Измена… Ты прав, черт возьми.

Куизль насупил брови и задумался. Что-то не давало ему покоя. Он был уверен, что упускал из виду какую-то важную деталь. Вот и теперь стоило заострить на ней внимание, и она сразу ускользнула.

К четвертованию приговаривают за измену…

Лойбль не дал ему до конца обдумать мысль.

– Насколько я знаю, Ганс прославился еще вчера. Меня осведомили, что он напал на твою младшую дочь. – Капитан недоверчиво взглянул на Куизля. – Можно запросто предположить, что ты причастен к его смерти. Оскорбленный отец и палач, жажда мести – и вот вам четвертованный…

– Начинается! – простонал Дайблер. – Черт возьми, Йозеф! Мы не имеем никакого отношения к этим убийствам!

– Как знать… – Лойбль не сводил глаз с Куизля. – В любом случае я буду приглядывать за тобой, здоровяк.

– Делайте, как сочтете нужным, – Якоб показал на обезображенный труп. – Но сначала следует спустить мастера Ганса, или то, что от него осталось. Иначе снова соберутся зеваки. У убитого, насколько я знаю, не было родственников. Да и место на кладбище палачу не полагается. Так что можно похоронить его прямо здесь. Даже такому ублюдку следует отдать последнюю почесть.

Капитан неуверенно кивнул.

– Тут ты, наверное, прав, палач. Я потом пришлю священника, чтобы произнес молитву над могилой. Все равно никому не будет до него дела… – Он повернулся к стражникам. – Ладно, ребята, давайте уберем это свинство!

Они вместе перенесли бренные останки мастера Ганса к иве, росшей чуть в стороне, и в полном молчании похоронили под грудой камней, чтобы не растащило зверье.

Куизль между делом улучил минуту и задал капитану пару вопросов. Он хотел удостовериться в том, что давно не давало ему покоя. Лойбль поначалу удивился, но после выложил все, что знал.

Якоб молча кивнул.

Еще одна деталь мозаики…

Когда был уложен последний камень, он безмолвно уставился на безымянную могилу. Мастер Ганс был чудовищем, едва не изувечил Барбару – и вот он лежит здесь, как забитый бешеный пес. Куизль мог быть довольным – но не был. Ганс был палачом, как и он сам, отверженным.

Его родичем.

За свою жизнь он мог совершить множество злодеяний, но здесь, под липой, лежал не убийца, а жертва. Убийца же по-прежнему был на свободе и выбирал новую жертву.

Именно это и не давало Куизлю покоя.

Мастер Ганс унес свою тайну в могилу.

* * *

По оживленной Зендлингской улице три девушки шагали навстречу своему безрадостному будущему.

Пекари кричали, расхваливая выпеченный ими хлеб, мясник точил нож, намереваясь заколоть связанную свинью, лежащую перед ним на грязной от талого снега земле. Два школяра из богатых семей спешили к коллегии Святого Михаила. Три девушки напоминали обыкновенных служанок в простых платьях, фартуках и шерстяных платках. Каждая несла по свертку с бельем, подобно многим мюнхенским прачкам. Только присмотревшись, можно было заметить, что самая младшая из них дрожала, а другая, постарше, мягко ее подталкивала.

Кроме того, все трое были накрашены.

Магдалена наблюдала краем глаза за Агнес: та обняла Шарлотту за плечо и что-то вполголоса объясняла ей. Дочь палача и сама чувствовала, как колотится у нее сердце, но старалась не обращать на это внимания.

– Вот увидишь, это не так страшно, как ты думаешь, – шептала Агнес на ухо Шарлотте. – Поначалу они просят лишь, чтобы ты поцеловала их разок-другой или томно смотрела на них. А от шлепка по заднице еще никто не умирал.

– А если… если им захочется больше? – нерешительно спросила Шарлотта.

– Тогда просто закрой глаза и жди, – Агнес слабо улыбнулась. – Подолгу ждать обычно не приходится.