Дочь палача и театр смерти

– Обераммергау, – прорычал извозчик. – Что до меня, так я бы здесь и дня не продержался. На полях почти ничего не растет, вокруг одни болота и скалы да целая куча зловещих историй. Местным жителям повезло, что мимо их дыры проходит старый торговый путь, иначе сюда никто не забрел бы. Ну, может, овца или какой-нибудь на редкость безмозглый…

– Думаю, мы все поняли, благодарю, – оборвал его Симон, заметив, как вытягивается и бледнеет лицо у Петера. Не хватало еще, чтобы из-за суеверного осла мальчик снова начал верить в духов и демонов!

Действительно, Обераммергау нельзя было назвать гостеприимным местом. Вдоль реки жались грязные крестьянские халупы, за ними виднелось несколько домов покрупнее, посреди которых стояла каменная церковь. По правую руку высился зловещий Кофель, слева вздымались другие горы, отчего долина в этом месте была совсем тесной. Симон невольно почувствовал себя запертым в душный ящик. Они миновали несколько подворий и покосившихся сараев, как вдруг на них вылетел всадник. Похоже, он очень спешил, потому как у коня изо рта уже вырывались хлопья пены. Пригнувшись к конской шее, одетый в черное всадник пронесся мимо, так что запряженные в повозку лошади отшатнулись в испуге.

– Эй, ты, дурак! – прокричал ему вслед извозчик. – Смотри, куда прешь! – Он яростно мотнул головой: – Сделай, Господи, так, чтоб он шею себе свернул…

– Видимо, еще один, не желающий задерживаться в Обераммергау, – усмехнулся Симон.

Извозчик бросил на него мрачный взгляд и принялся успокаивать лошадей. Повозка снова пришла в движение, и в скором времени они въехали в Обераммергау.

Через бурный Аммер был перекинут деревянный мост, после него дорога тянулась по центру деревни. Теперь среди простых крестьянских хижин Симон высмотрел оштукатуренные трактиры и дома в несколько этажей. При многих на первых этажах имелись собственные мастерские. По предыдущим поездкам Симон знал, что у Обераммергау было два лица. Благодаря оживленному когда-то тракту некоторые из жителей достигли определенного благосостояния.

Повозка остановилась на повороте, где стояло несколько особенно богатых строений, включая дом местного судьи и амбар, в котором хранились перевозимые товары. Извозчик собирался переночевать в конюшне «Швабского подворья», лучшего из здешних трактиров. Симон поблагодарил его, и с Петером они двинулись дальше. Уже смеркалось, на забрызганных нечистотами улицах стояла мертвая тишина, лишь изредка мычали коровы в хлевах. Симон буквально чувствовал царящее в деревне угнетение. Немногочисленные прохожие, которые им попадались, проходили, не здороваясь и уставившись себе под ноги. Симону показалось даже, что какой-то пожилой крестьянин злобно выругался им вслед. Но голос был слишком тихим, чтобы разобрать слова.

Симону вдруг бросились в глаза пучки зверобоя, привязанные повсюду к запертым дверям. Согласно поверьям, зверобой отгонял дьявола и злых духов. Как правило, окропленные святой водой кустики использовали в Вальпургиеву ночь, когда ведьмы собирались по тайным местам. Но Вальпургиева ночь прошла на той неделе, а пучки были довольно свежими.

«Как если бы их повесили у дверей сегодня утром, – пронеслось в голове у Симона. – Ради всего святого, что здесь произошло?»

Учительский дом находился недалеко от церкви. Дом был небольшой и красивый, с огородом, где сквозь остатки снега пробивалась зелень. Из окна доносились приглушенные голоса нескольких мужчин.

– Ну, скоро познакомишься со своим учителем, – подбодрил Симон Петера, открывая скрипучую калитку. – Очень мило со стороны Георга Кайзера, что он согласился тебя приютить. – Он улыбнулся: – А ты знаешь, будучи студентом, я тоже прожил у него несколько месяцев. Это было в Ингольштадте. У меня была тогда собственная комната, и это за несколько крейцеров в неделю. А его жена…

В этот миг дверь распахнулась и из дома вышли двое мужчин. Один из них – пожилой, в сутане священника, второй – молодой, высокий парень в одежде простого ремесленника; в руках он держал кипу перевязанных бумаг. Вид у обоих был очень серьезный, однако Симон заметил в глазах молодого блеск, никак не сочетающийся с печальным выражением лица.

– Тогда увидимся через два дня на репетиции, – шепнул пожилой священник своему спутнику. – И смотри, Ганс, чтобы до тех пор выучил текст. В противном случае мы можем и передумать.

Коротко кивнув, словно он их и не заметил, священник прошел мимо Симона и Петера. Лицо у него было каменно-серым. Молодой ремесленник молча прошел следом, даже не удостоив встречных взглядом.

– Вам тоже хорошего дня, – бормотнул Симон, пожав плечами, и постучал в запертую уже дверь.

Послышались торопливые шаги, дверь распахнулась. Напротив Симона стоял тощий, немного сутулый господин лет шестидесяти. Сквозь стекла пенсне он с раздражением смотрел на вновь пришедших.

– Черт возьми, что вам еще… – начал он.

Потом лицо его осветила улыбка.

– Господи, Симон! – воскликнул он. – Как же я мог забыть! Ты ведь собирался приехать сегодня.