Дочь палача и театр смерти

«Потому что не хотят марать руки! – пронзила ее мысль. – Оставили меня тут задыхаться и гнить…»

Магдалена закричала так громко, что зазвенело в ушах. Но снаружи не донеслось ни звука. Она снова стала шарить по внутренним стенкам в поисках какой-нибудь щели, слабого участка, который смогла бы выломать. Но ладони скользили по сырым доскам, и к пальцам липло что-то сыпучее, как песок.

В отчаянии Магдалена принялась раскачиваться из стороны в сторону. Через некоторое время бочка поддалась, стала заваливаться набок и с грохотом опрокинулась. Удар отозвался болью во всем теле, но надежда, что бочка развалится, не оправдалась. Тогда Магдалена несколько раз перевернулась. Бочка снова качнулась и покатилась, потом с грохотом во что-то врезалась и замерла.

– Эй, что там такое? – послышался приглушенный голос. Со скрипом отворилась дверь. У Магдалены бешено заколотилось сердце. Может, это ее спаситель? Может, ее оставили в подвале трактира и теперь хозяин пришел на шум?

– Спасите! – закричала она что есть сил. – Помогите, я здесь, в бочке! Прошу…

Послышался язвительный смех, и Магдалену пробрала дрожь. В тот же миг она поняла, что явился никакой не спаситель, а ее убийца.

– Ты только посмотри, – произнес знакомый голос, – и впрямь опрокинула бочку. А я-то думал, задохнется и избавит нас от хлопот… Но теперь, видно, придется что-нибудь предпринять. Лукас!

Кто-то тяжело вздохнул, подошел ближе. Потом послышался голос Лукаса Баумгартнера, тихий и дрожащий:

– Мы… так не договаривались. Ты же сказал, что подержим ее здесь и…

– А не надо было рот вчера разевать, сейчас не пришлось бы это дерьмо расхлебывать! – прервал его тиролец. – Ты слышал, что сказал хозяин из Обераммергау. Она подслушала нас, потому от нее надо избавиться. Бочка подходит для этого лучше всего.

Магдалена замерла. Тиролец сказал вчера? Выходит, она провела без сознания целую ночь? Не исключено, что ее чем-нибудь опоили, чтобы продержать в таком состоянии подольше.

– Я… я ее знаю, – послышался нерешительный голос Лукаса. – Она из Шонгау, дочь палача.

– Значит, никто про нее и не вспомнит. Отец разве что.

Тиролец рассмеялся, грубо и неприятно.

– Вот как мы поступим, – продолжил он. – Повезем эту бочку вместе с остальными в Шонгау. А после Эхельсбахской переправы недосчитаемся ее. Она, к сожалению, скатится в Аммер, а наша красавица станет обычной утопленницей. Несчастная девушка не вынесла страданий безответной любви и наложила на себя руки, а тело ее предали реке. Такое случается сплошь и рядом, ей останется только посочувствовать. И никто ничего не заподозрит.

Магдалена оцепенела. Такое действительно случалось довольно часто: самоубийц заколачивали в бочку и пускали в реку. Их трупы приносили несчастья, никто не желал хоронить их. Ей самой довелось однажды увидеть такой труп, прибитый к берегу в Шонгау. Это зрелище еще долго преследовало ее по ночам.

– Лукас! – закричала она в ужасе. – Не позволяй ему! Я твоего сына принимала на свет, я…

– Заткнись, дура! – прошипел тиролец. – Или зарежу тебя прямо здесь.

Магдалена затихла. Воцарилось молчание, прерываемое лишь всхлипами Баумгартнера.

– Хм, а она не из робких, – произнес наконец тиролец. – Когда поедем по улицам, это может стать проблемой… Черт, и надо же ей было прийти в себя, нет бы просто задохнуться! Теперь придется все-таки марать руки. Как-то я не горю желанием снова открывать эту бочку и… – Он вдруг замолчал, потом громко рассмеялся: – Ха, придумал! Вот что мы сделаем. Лучшей смерти просто не придумаешь! Считай, тебе повезло, девка.

Загремело, кто-то натужно запыхтел, и Магдалена почувствовала, как бочку вернули в вертикальное положение. Раздался характерный хлопок, и сверху ворвался тонкий луч света.

Тиролец вынул пробку.

Затем по волосам Магдалены заструилось что-то холодное. Крепкий запах вина закружил голову.

– Пей, палачка, пей! – приговаривал тиролец. – Упейся, пока вино из ушей не потечет.

Бочка медленно наполнялась вином. Магдалена в отчаянии заколотила по стенкам.

* * *

Когда Симон вернулся в цирюльню, Куизль встретил его нетерпеливым взглядом. Он уже сидел за столом и покуривал трубку. Эту ночь палач провел в спальне покойного цирюльника. В отличие от Фронвизера он, похоже, ничуть не брезговал спать в постели недавно усопшего. Якоб выглядел отдохнувшим и готовым к бою.

– Сколько можно ждать? – проворчал он. – Я уж думал, вы до вечера проторчите в этом трактире. Вы что вообще делаете там целыми днями? Пьянствуете?

– Э-э… пришлось обсудить кое-что по поводу землетрясения, потом о представлении говорили, – ответил Симон, немного сбитый с толку. Он не ожидал встретить здесь палача. – А вам разве не у Лехнера следует сейчас быть?

Куизль махнул рукой и ухмыльнулся:

– Лехнер надолго меня не задержал. Он просто в бешенстве. С побегом Ксавера он лишился единственного подозреваемого. И подозревает, что судья с аббатом позволили ему сбежать только затем, чтобы выставить его дураком.

– Хм, подозрение вполне себе обоснованное, – проронил Симон. – Ведь аббат делает все, чтобы помешать Лехнеру утвердиться в долине.