Дочь палача и театр смерти

– Хорошо бы последить за Вюрмзеером, – обратился Симон к Якобу. – Я его и так терпеть не могу. Устраивает травлю на чужаков, а теперь еще такое!.. Что-то с ним нечисто.

– И как ты себе это представляешь? – проворчал в ответ Куизль. – Мне надо возвращаться к Лехнеру, а ты здесь за цирюльника. Или, может, хочешь наведаться к нему домой и что-нибудь разнюхать? Только вот на больного Вюрмзеер не очень-то похож.

– Вы, конечно же, правы. – Симон покачал головой. – Так ничего не выйдет. Нужен кто-то…

– Мы можем последить за ним! – взволнованно перебил его Петер.

Симон с удивлением взглянул на сына:

– Кто это «мы»?

– Я ведь уже рассказывал тебе про моих новых друзей, – выпалил Петер. – Йосси, Максль и много кто еще. Батрацкие дети, они все равно терпеть не могут Вюрмзеера, а уж его толстого сынка и вовсе ненавидят. Я могу попросить их, чтобы они последили немного за Вюрмзеером. Ну и я, конечно, вместе с ними, – добавил он поспешно.

Куизль фыркнул:

– Даже не думай! Сколько тебе? Семь? Если ты следить собираешься, как под окном это делал, Вюрмзеер тебе задницу надерет так, что неделю сесть не сможешь.

– Даже и не знаю… Можно хотя бы попытаться, – проговорил Симон.

Он был рад, что Петер так быстро нашел здесь друзей. В Шонгау ему, презренному внуку палача, это никогда не удавалось. Кроме того, после стольких разочарований Фронвизеру хотелось хоть в чем-то пойти навстречу сыну. Он увидел, как загорелись у Петера глаза, и продолжил:

– Если их поймают, это сочтут не более чем мальчишеской проделкой. Что мы теряем? Так, во всяком случае, лучше, чем самим следить за Вюрмзеером. Тогда он сразу заподозрит неладное.

– Ну что ж. – Куизль, словно сдаваясь, поднял руки. – Пускай горстка сопляков помогает выслеживать убийцу. По мне, так все средства хороши, лишь бы докопаться до сути.

* * *

По коридору загремели шаги.

Барбара вздрогнула и пригладила растрепанные волосы. До сих пор ей удавалось держаться с достоинством перед стражниками, которые дважды в день приносили ей скудную трапезу. Нельзя, чтобы они видели, как ей страшно, как тяготят ее скверные мысли, когда она остается одна в камере. Прошла еще ночь и почти день с тех пор, как Пауль передал ей записку от Магдалены. Сестра должна была уже добраться до Обераммергау. Выслушал ее Лехнер или нет? Барбара по-прежнему прятала записку за пазухой. Время от времени она доставала помятый листок и читала.

Я приведу помощь… Держись…

Время от времени к зарешеченному окошку прибегал Пауль и скрашивал ее одиночество рассказами о своих новых проделках, но стражники быстро его прогоняли. Хорошо хоть Рансмайер больше не появлялся. Барбара и сейчас с содроганием вспоминала его тонкие паучьи пальцы, скользящие по ее груди и животу. Слова, брошенные им в приступе ненависти, все же подтверждали ее догадки: Бюхнер и Рансмайер в чем-то замешаны.

Только вот в чем?

Шаги в коридоре не предвещали ничего хорошего. Рансмайер грозился, что пытку могут начать уже сегодня. Значит, время пришло? Скрипнул засов, отодвигаясь в сторону. Барбара напрягла все мышцы.

Дверь отворилась, и девушка слабо вскрикнула.

– Здравствуй, Барбара, – произнес мастер Ганс, пригибаясь в дверях. – Подросла ты с нашей последней встречи…

Барбара старалась сохранять спокойствие, но ничего не могла поделать с мелкой дрожью, которая неумолимо овладевала ее телом. Она только раз в жизни видела палача из Вайльхайма. Это было на сборе баварских палачей в Нюрнберге, куда отец брал ее вместе с Георгом. Ей тогда было всего девять, и жуткий облик этого рослого человека потом не одну неделю преследовал ее в кошмарах.

Волосы у мастера Ганса были пепельно-белые, при том, что он лет на десять был младше Куизля. Кожа у него тоже была бледная, словно выцветшая штукатурка. Но что действительно придавало ему жуткий вид, так это глаза.

Красные, как у крысы.

«Дьявольские глаза», – пронеслось в голове у Барбары.

Про мастера Ганса ходило множество слухов. Жутких слухов, которые передавались только шепотом и прославили палача на всю Баварию. Некоторые считали его отродьем сатаны, другие говорили, что он рожден отрекшейся ведьмой и поэтому столь безжалостен к еретикам. Он всегда добивался от осужденного признания, в особенности ценили его умение выдергивать ногти. Петли мастер Ганс вязал таким способом, что повешенный невероятно долго выплясывал на веревке – к восторгу зрителей.

Во время казни палач со шляпой в руках обходил толпу. Чем дольше продолжалась пляска, тем больше набиралось крейцеров, геллеров и пфеннигов.

Мастер Ганс прислонился к противоположной стене и смотрел на Барбару, забившуюся в угол, как загнанное животное. Казалось, он прикидывает, до какой меры она сможет вынести боль. Потом губы его вдруг растянулись в тонкой улыбке.

– Ну и в скверное же дело ты ввязалась, – произнес он; голос его звучал мягко и в то же время сипло, напоминал шорох сухой листвы. – Держать у себя колдовские книги! До чего глупо с твоей стороны. – Он печально покачал головой. – С тем же успехом могла бы сразу себя подпалить.