Дочь палача и ведьмак

А, то есть Аврора.

– Господи! – прошептал он. – Возможно ли это?

С платком в руках Симон вернулся к палачу и поделился своими опасениями.

– Думаешь, этот платочек и вправду принадлежит автомату? – с сомнением спросил Куизль. – Значит, этот голем был здесь прошлой ночью и откапывал мертвецов? Ты в самом деле веришь в это?

Симон задумчиво помял в руках мокрый платок, ткань еще сохранила едва уловимый запах духов.

– Знаю, это покажется бредом, – проговорил лекарь. – Но, может, все эти слухи о големе не случайны? Может, эта кукла действительно бродит по монастырю?

– Брехня все это, – пробурчал палач. – Я верю в нечистого, но не в призраки. В дьявола любой из людей может превратиться, никаких привидений для того не нужно. Вот увидишь, найдется и этому объяснение.

Он затянулся с такой силой, что Симон услышал, как затрещал уголек в трубке. Лекарь буквально чувствовал, как внутри у Куизля все заскрипело. Так всегда бывало, когда палач думал.

– И спрячь ты уже этот чертов платок, пока жена твоя окончательно не свихнулась. Она и так трясется от ужаса перед этим вашим ведьмаком.

Куизль направился к выходу, где их уже заждалась Магдалена с детьми.

Симон не без легкой дрожи спрятал платок за пазуху и поспешил за тестем. Едва они закрыли за собой калитку, как на них чуть не налетел Якоб Шреефогль. Советник хрипел и с трудом переводил дыхание.

– Вот вы где, Фронвизер! – произнес он, отдышавшись. – Я вас повсюду разыскиваю. К счастью, один из паломников узнал вас, когда проходил вдоль стены. Идемте скорее.

– Новые больные? – спросил Симон с недобрым предчувствием.

Шреефогль кивнул:

– Верно. Правда, в этот раз заболел не кто иной, как сын графа. Надо поторопиться, Фронвизер. Граф особым терпением не отличается. – Советник понизил голос. – И Боже упаси, если мальчик умрет у вас на руках. Вы будете далеко не первым из лекарей, кого казнят за шарлатанство.

* * *

Симон поспевал за Шреефоглем: советник спешно повел его к жилому корпусу монастыря. Якоб и Магдалена с детьми от них отстали, и Симон крикнул им на ходу, что увидится с ними в доме Михаэля немного позже. Хотелось ему того или нет, но к графу он был вынужден идти в одиночку.

Граф пребывал в так называемых господских покоях, расположенных на третьем этаже, в восточном крыле монастыря – входить туда разрешалось лишь представителям рода Виттельсбахов. За высоким порталом, охраняемым двумя часовыми, открывался украшенный лепниной коридор со множеством дверей. Шреефогль провел Симона в дальнюю комнату справа по коридору. Перед зеркалом высотой в человеческий рост возвышалась кровать с балдахином и мягчайшими, набитыми пухом подушками. В воздухе стоял приятный запах тимьяна и мяты. После импровизированного лазарета, устроенного в конюшне, Симон чувствовал себя здесь как во дворце.

«Бедные чахнут на кишащей блохами соломе, а богатые на мягких перинах, – подумал лекарь. – Но умирают все одинаково, смерть никому исключений не делает».

Посреди кровати закутанный в одеяла и обложенный подушками лежал младший сын графа Вартенберга. Мальчик четырех лет был до того бледен, что казалось, смерть готовилась уже принять его в свои объятия. Его пухлые розовые щеки стали теперь впалыми, веки с длинными ресницами были опущены; он трясся всем телом и временами тихонько вскрикивал. Подле него сидел на коленях граф и держал сына за руку. Заметив в дверях лекаря из Шонгау, Вартенберг гневно поднялся.

– Вот он, явился наконец! – прошипел граф, устремив при этом пронизывающий взор не на Симона, а на Шреефогля. Глаза его под кустистыми бровями сверкали холодным блеском. – Остается только надеяться, что ожидание того стоило. За это время я мог бы с тем же успехом отправить Мартина в Мюнхен и вверить его там в руки настоящего лекаря!

– В нынешнем его состоянии не думаю, что это очень уж благоразумно, ваше сиятельство, – решительно возразил Шреефогль. – Кроме того, перед вами один из лучших лекарей во всем Пфаффенвинкеле.

– В Пфаффенвинкеле – может, и так! – насмешливо бросил граф, и Симона обдало насыщенным ароматом мыла и дорогих духов. – В этой глуши среди безмозглых крестьян приблудный цирюльник довольно быстро может дослужиться до хирурга. Но в Мюнхене он так и остался бы шарлатаном.

Симон прокашлялся. Заносчивость графа приводила его в бешенство, но он все же старался говорить спокойно.

– Ваше сиятельство может преспокойно отправить мальчика в Мюнхен, если вы сомневаетесь в моих способностях. Там наверняка найдутся ученые доктора, которые за баснословные деньги напичкают мальчика слабительным или пустят ему кровь.

Казалось, граф только сейчас заметил присутствие цирюльника. Он развернулся к Симону и окинул его недоверчивым взглядом. Воцарилось молчание.

– А этот, значит, кровь ему пускать не будет? – спросил наконец Вартенберг.

Симон склонился над мальчиком и вопросительно оглянулся на графа:

– Вы позволите?