Дочь Петра Великого

– Итак, меня заключили под стражу, – сказала она, – под предлогом моей же sauve garde[31], как вам это нравится.

– Миних и в самом деле очень предусмотрительный человек, – засмеялся Шувалов.

После этого Елизавета отдала необходимые распоряжения как угостить солдат и спустя час действительно появилась в импровизированном караульном помещении, чтобы доверительно поболтать с гренадерами о том о сем и выпить за их здоровье; затем в сопровождении офицера и двух солдат с факелами она совершила обход постов, милостиво заверив капитана, что полностью удовлетворена его результатами.

– Ваше высочество может спать спокойно, – галантно ответил тот.

– Что я и сделаю. Всего хорошего!

Вскоре под прикрытием ночи ко дворцу регента, обвязав соломой обувь, бесшумно и быстро начали стекаться колонны гвардейцев Преображенского полка во главе с генералом Минихом. Дворец был окружен, караул, состоящий из подразделений этого же полка, не оказал сопротивления. Дворец бескровно был захвачен Минихом.

Герцог проснулся только тогда, когда Миних уже стоял у его постели.

– Вы здесь, генерал? – удивленно спросил он, одновременно увидев примкнутые штыки гренадеров, и только теперь осознал опасность, в которой оказался.

Он вскочил на ноги и хотел было схватиться за шпагу, намереваясь защищаться, но один из офицеров опередил его и овладел ею.

– Вы мой пленник, герцог, – с холодным военным спокойствием произнес Миних.

– По какому праву, генерал? Вы отдаете себе отчет в том, что вы мятежник? – крикнул Бирон.

– Мне случилось оказаться свидетелем сцены, которой вы обязаны своим саном, – ответил Миних, – поэтому избавьте меня от своих апелляций. Я арестовываю вас именем соправительницы Анны Брауншвейгской.

Герцог презрительно усмехнулся.

– Вот, стало быть, как выражается ваша преданность и благодарность, в коих вы неоднократно заверяли, – пробормотал он.

– Совершенно верно, это мое «спасибо» за верховное командование армией и флотом, – парировал Миних с пренебрежительным сарказмом.

Бирону дали ровно столько времени, сколько ему потребовалось, чтобы одеться и закутаться в дорожную шубу, затем гренадеры окружили его, и он пленником покинул дворец, в котором еще совсем недавно безраздельно господствовал. Сначала его доставили в форт Адмиралтейства, а уже спустя час сани, под конвоем казаков, уносили его по дороге в Шлиссельбургскую крепость, в то время как герцогиня Брауншвейгская[32] со своим супругом и сыном Иваном Шестым въезжала в царский дворец.

Тирана так ненавидели, что никто не поднялся на его защиту, и государственный переворот, стоивший ему господства и свободы, был осуществлен без единого выстрела и совершенно бескровно.

Наутро Петербург и Россия к своему изумлению проснулись при новом правительстве. Анна, герцогиня Брауншвейгская, объявила себя соправительницей, своего мужа Антона Ульриха Брауншвейгского назначила командующим войсками, а Миниха – своим первым министром.

Но в недрах власти уже начался глубокий разлад. Миних крайне неохотно передал командование супругу соправительницы при условии, что в указе о назначении на эту должность будет дословно значиться следующее: «Хотя вследствие выдающихся боевых заслуг первостепенным и главнейшим правом на этот сан обладал фельдмаршал Миних, он по собственному почину, однако, уступает оный отцу императора».

Никого, кроме Бирона, не арестовали, за исключением его секретаря Бестужева, единственного человека, которого с некоторым основанием можно было считать его сторонником. Обоих по приказу соправительницы отправили в Сибирь.

Первой, кто после ухода гренадеров, поздравил соправительницу с успехом, была Елизавета.

– Ах, вы даже не представляете, герцогиня, – воскликнула она, целуя ей руки, – как я вам благодарна. Вы спасли всех нас и меня особенно. Вообразите только, если бы я стала супругой этого ужасного человека, этого конюха, он ни за что бы не допустил, я убеждена, чтобы у меня были поклонники.

Соправительница улыбнулась этим словам, она была совершенно уверена в искренности и преданности великой княжны, она видела в ней только большого ребенка, которому для счастья ничего другого, кроме игрушек, не требуется, правда, игрушек живых, но уж в них-то недостатка у нее быть не могло, пока при дворе имелись мужчины и смазливые гренадеры среди гвардейцев, а сама Елизавета находилась в полном расцвете молодости и красоты.