Дочь пирата

— Он выплюнул то, что жевал, прямо мне в лицо. Суп из черной фасоли. Эта фасоль застряла у меня в волосах. Капитан фактически сам прыгнул с той доски, Уилсон! Может быть, он хотел что-то доказать, может быть, он устал от жизни и хотел уйти из нее как мученик. Но выбор у него все-таки был.

— Теперь капитан мертв, — сказал Уилсон.

— Да. — Голос у Крикет задрожал. — Я сожалею о случившемся сверх всякой меры. Старик мне на самом деле нравился. И что самое грустное — операция была задумана как похищение Акермана, совсем не Амундсена.

Уилсон молчал. Судя по солнечному пятну, время двигалось к трем часам пополудни. Крикет подняла на Уилсона темные бездонные глаза. Губы у нее снова затряслись, она наклонилась вперед и горько заплакала, оставляя темные разводы на своих джинсах.

— Уилсон, не надо меня ненавидеть, — взмолилась она, — я такая одинокая. Помоги мне покончить с этим кошмаром.

Уилсон в недоумении покачал головой:

— Как?

Крикет всхлипнула:

— Ты хороший. А я нуждаюсь в доброте. Иногда я не могу разобраться, где правильно, а где неправильно. Отец велит мне что-нибудь сделать, и я делаю, потому что так повелось с детства. Всегда была семья и было Братство, они противостоят всему миру. То, что хорошо для семьи, зачастую плохо для других людей. Ты не такой. Ты знаешь, что хорошо и что плохо для всех.

Уилсон поднял бровь:

— Ты хочешь, чтобы я стал твоей совестью?

— Чем-то вроде этого.

— Не нужно иметь степень в области философии морали, чтобы сообразить: дурно заставлять ни в чем не повинного человека пройти по той доске, — сказал Уилсон. — Если ты не понимаешь этого, я ничем не могу тебе помочь.

— Есть один способ. — Крикет внезапно перестала плакать. — Ты умеешь играть в азартные игры.

— При чем здесь, черт побери, азартные игры?!

— Давай помолчим. Тебе нужно отдохнуть.

Крикет помогла Уилсону перейти на койку и легла рядом. Так, не касаясь друг друга, они встретили ночь. Ярко-красный купол опустился на остров и на весь африканский континент, а ночное небо покрылось печальными звездами.

Часть четвертая ЧЕТЫРЕ САБЛИ

1

Справа и слева от корабля лежали небольшие островки, полузакрытые малярийной дымкой. Проливы между ними, заросшие водорослями, кишмя кишели крокодилами и рыбами. У самой воды росли деревья с узловатыми корнями, служившие пристанищем для великого разнообразия птиц. К десяти часам утра небо раскалялось добела и становилось таким ярким, что было нельзя смотреть в иллюминатор.

Уилсону никогда не доводилось сталкиваться с такой погодой. Дышать здесь было так же проблематично, как под водой. Древние дизели «Шторм кар» громко постукивали, сводя с ума. Крикет и Уилсон лежали на койке голыми и потели в эротическом экстазе: соединившись потели и разъединившись потели.

Крикет поднялась на закате, смочила обюссончик коричневой водой из-под крана и выдавила влагу на Уилсона.

— Будь прокляты эти Богом забытые острова. — Крикет движением век, покрасневших от жары, смахнула капли пота. — Там, куда мы идем, климат ужасен, но не настолько.

— Где мы сейчас?

— Архипелаг Мохано.

— Это не Африка?

— Довольно близко к ней. Мы примерно в шестидесяти милях от бупандийского побережья. Отец проходит через Мохано всякий раз, когда тянет на буксире захваченное судно. Это очень уединенное место, оно лежит в стороне от международных путей сообщения. ООН объявила острова природным заповедником около двадцати лет назад. Глянь-ка.

Уилсон с трудом встал и подошел к иллюминатору. За бортом скользили бугорки, поросшие травой, привыкшей к соленой воде. На грязной отмели стояла на одной ноге высокая птица с красно-желтым оперением, наблюдая за проходящими мимо судами тусклым, лишенным всякого интереса взглядом. Африканские дрозды с голубыми хвостами сидели на ржавых поручнях и чистили перья, изредка откладывая лепешки гуано на палубу. Стаи ярко-красных пичуг пронизывали насыщенный испарениями воздух.

Уилсону показалось, что он попал в мир пернатых.

— Здесь черт знает сколько птиц.

— Согласно последним данным, триста семьдесят пять видов, половина обитает только здесь, — сказала Крикет.

— Интересно, почему?

— Вообще-то из-за насекомых. Для них здесь прекрасные условия обитания.

— А что за насекомые?

— Саранча, летающие тараканы, термиты, яванские Жуки и трупные мухи, москиты, гигантский гнус, крылатые африканские уховертки… Да назови любое насекомое, не ошибешься. Прислушайся.

Уилсон оперся о переборку и напряг слух. Через несколько секунд сквозь монотонное постукивание дизелей он уловил стрекотание, которое шло отовсюду и ниоткуда. Он снова посмотрел в иллюминатор. На фоне заката роились мириады черных точек, превращая небо в зернистую массу.

— Бог мой!

— Да, на палубе нельзя открыть рот, чтобы не глотнуть этой гадости. Люди надевают шляпы пчеловодов, прежде чем подняться наверх. Кроме отца. Он просто отмахивается от насекомых. А я не выношу этих тварей, они меня бесят. Вот почему мы с тобой сидим в трюме.

— Это единственная причина?

Крикет улыбнулась. Капельки влаги у нее на груди поблескивали в лучах заходящего солнца.