– Кому как не тебе, кузен, знать о подобных вещах? Из всех фон Беков ты единственный прочел все книжки в вашей библиотеке. И отец у тебя был ученый и погиб таинственно, и фон Аш наверняка поделился с тобой своими познаниями. Да и сам ты все равно что музейный экспонат. Впрочем, уж лучше стоять в музее, чем выступать в цирке.
– Совершенно верно, – холодно сказал я, бросил взгляд на жуткие по виду «охотничьи часы» над каминной полкой и прибавил, что, к сожалению, вынужден покинуть гостей. У меня, знаете ли, режим.
Гейнор сообразил, что перегнул палку и оскорбил меня; впрочем, его последняя фраза была ничуть не более оскорбительна, нежели весь предыдущий разговор. Я вдруг подумал, что раньше он не был таким – по-крестьянски напористым, что ли. Что ж, верно говорят: «С кем поведешься, от того и наберешься». Он явно подлаживался под своих новых дружков.
– А как же наше дело? – проговорил Клостерхейм.
Гейнор отвернулся к огню.
– Дело? Так вы здесь по делу? – я притворился, что удивлен.
– В Берлине приняли решение, – тихо, не оборачиваясь, пояснил Гейнор.
– Насчет древних ценностей.
– В Берлине? Ты про Гитлера?
– Да. Его привлекают все эти вещицы.
– Они – символы былого могущества Германии, – деревянным голосом изрек Клостерхейм. – В них заключено все то, что утратили наши аристократы, – воинственный дух свободного народа.
– Может быть. Так или иначе о Граале я ничего не знаю. А зачем вам понадобился мой меч?
– Мы хотим быть уверенными, что с ним ничего не случится, – отозвался Гейнор, опередив Клостерхейма. – Что его не украдут большевики, к примеру, что ты его не потеряешь и не сломаешь. Твой меч – государственное достояние. Твое имя, кузен, будут упоминать на каждой выставке.
И, смею тебя заверить, ты вполне можешь рассчитывать на материальное вознаграждение.
– Вот как? А что, если я откажусь отдать мой клинок?
– Тебя объявят врагом государства, – у Гейнора хватило такта опустить голову и уставиться на свои начищенные до блеска сапоги. – А также врагом национал-социалистической партии и всего, что за ней стоит.
– Врагом партии? – задумчиво повторил я. – Иными словами, только глупец может думать, что он уцелеет, если бросит вызов Гитлеру?
– Верно подмечено, кузен.
– Что ж, – я направился к двери, – среди фон Беков глупцов не было. С вашего позволения, я возьму ночь на размышление.
– Пусть твои сны будут истинны, – загадочно пожелал Гейнор.
Клостерхейм не удержался:
– Мы, современные немцы, творим новые традиции, герр граф. Этот меч – ваш не более чем мой. Он принадлежит Германии, как символ нашей доблести, нашего былого могущества. Нашей крови, в конце концов. Вы ведь не собираетесь предать свою кровь?
Я посмотрел на сумрачного горца, потом на арийца со славянскими корнями. Перевел взгляд на собственную мертвенно-бледную ладонь с блеклыми ногтями.
– Свою кровь? Кто придумал этот миф?
– Мифы – древние истины, украшенные легендами, – наставительно произнес Клостерхейм. – Вагнер это понимал, и в этом секрет его успеха.
– А я думал, что в музыке… Мечи, чаши, проклятые души… Вы, кажется, сказали, что у моего меча есть пара? Неужели владелец второго клинка согласился расстаться с ним?
– Второй меч, – ответил Гейнор из-за спины Клостерхейма, – последний раз видели в Иерусалиме.
Признаюсь, я улыбался, укладываясь в постель, но вскоре вернулись дурные предчувствия, согнавшие улыбку с моего лица. Вытянувшись на кровати, я задумался, как мне спасти себя самого и уберечь мой клинок от длинных рук Адольфа Гитлера. И тут, в странном полузабытьи между явью и сном, я услыхал голос:
– Я ничего не имею против парадоксов. На них зиждется мироздание. Без них и люди не люди. Без них нет мышления.
Голос до жути напоминал мой собственный. И в то же время в нем звучала уверенность, какой я в жизни не испытывал.
Поначалу я решил, что кто-то проник в мою спальню, и принялся оглядываться, но никого не увидел, а затем провалился в сон – и в ноздри мне вдруг ударила едкая, обжигающая вонь. Нет, не вонь; этот запах был странным, но неприятным его не назовешь. Почему-то подумалось, что так пахнет змея. Или ящерица. Большая ящерица. Огромная. Из тех, которые летают в небесах, подчиняясь воле смертного, и дышат пламенем на врагов. А враги у них жестокие, твердо вознамерившиеся победить любой ценой и не гнушающиеся любых средств…