Дочь полковника

«Спешит избавиться от меня, точно пресыщенный супруг от своей благоверной!» — подумал Перфлит, а вслух ответил:

— Разумеется. Но на прощание скажите, что мы по-прежнему друзья.

— Да-да, — нетерпеливо шепнула она и шагнула за порог.

Он поймал в темноте ее руку и поцеловал.

— Прощайте! А вернее — до свидания.

— Прощайте… Ой!

— Что такое?

— Ваша странная книжка…

— Так что же?

— Я ведь должна вернуть ее вам.

Словно слепящий зигзаг молнии озарил мозг мистера Перфлита. «Господи! — подумал он. — Ну непременно они назначают следующее свидание. Она явно на меня нацелилась!»

— Зачем же? — небрежно обронил он. — Оставьте себе. На память.

— Нет! — шепнула Джорджи. — Я ее принесу… в следующую среду. В четыре.

И не дав ему времени ответить, она чмокнула его куда-то в нос и бесшумно побежала по темной дорожке.

Возвращаясь домой в приятном весеннем сумраке, мистер Перфлит предавался одновременно такому количеству размышлений, что невольно задумался и о том, почему еще никто не изобрел машины для прямой записи мыслей, чтобы синхронно запечатлевать все изысканные построения, успевающие возникнуть в отшлифованном уме за четверть часа. Правда, они были несколько обрывочны, так как в темноте он то и дело сходил с тропки в высокую луговую траву. Она была вся в росе, и он чувствовал, как намокают его носки над ботинками. У него мелькнуло мучительное подозрение, что отвороты прекрасной пары брюк, возможно, погублены навсегда — и все из-за Добродетельности! Открывая дверь своего дома, он дважды чихнул. Боже великий, уж не простудился ли он? Но что поделаешь, с горечью заключил он, за все всегда платят мужчины.

3

В понедельник три прихода пробудились в разные утренние часы, но с единым восхитительным убеждением, что история Тома и Лиззи отнюдь не завершилась так пресно, как можно было опасаться.

Произошло много всего.

Фракция Стимс — Исткорт весьма разгневалась, узнав о перфлитских махинациях, лишивших их великолепного случая испортить жизнь и Тому и Лиззи, дабы оберечь целомудрие других малых сих. Миссис Исткорт объявила, что Перфлита надо бы вымазать дегтем, обвалять в перьях и под барабанный бой изгнать из прихода. Но, увы, намекнула она, общественный дух и почитание нравственности ушли в небытие вслед за добрым королем Эдуардом.

Пребывавший у себя в поместье сэр Хорес пришел в ярость. Грошовый интеллигентишка сует нос в приходские дела! Опекать простой сельский люд — это прерогатива аристократии, а без любителей ловить рыбку в мутной воде на манер Перфлита мы уж как-нибудь обойдемся! Сэр Хорес был возмущен до самой глубины своей (замызганной) души. Что и выразил доктору Макколу, который с истой шотландской лояльностью последнее время перестал бывать у Перфлита.

И наконец проповедь.

Мистер Каррингтон взошел на кафедру, храня суровый, но глубоко спокойный вид. Своим звучным выразительным голосом он прочел о женщине, взятой в прелюбодеянии. И сумел придать этому эпизоду такую внушительность, что мистер Перфлит, который явился в церковь, отступив от одной из самых лелеемых своих привычек, тут же принял решение непременно перечитать все четыре евангелия — а вдруг в них все-таки обнаружится что-то стоящее?

Завершив чтение столь пространного вступления, священник помолчал, и люди, искушенные в тактике проповедников, готовы были хоть под присягой подтвердить, что его пастырский взгляд сначала остановился на миссис Исткорт, затем на сэре Хоресе, а затем и на всех прочих, кто заповедям вопреки злословил ближних.

После чего он произнес краткую, но на редкость энергичную проповедь, и мистер Перфлит с удовольствием распознал в ней мысли, которыми успел поделиться со священником во время их знаменательной беседы. Ему весьма польстило, что хотя бы раз в жизни его интеллектуальные семена пали не на бесплодную почву.

Для зачина мистер Каррингтон указал на красоту и обаяние этой истории, словно излагая Великую Весть, евангелист достиг неизмеримых высот на крыльях Божественного Озарения. Но что это за весть? Это Весть о Божественном и Человеческом Милосердии. Под милосердием же надлежит понимать не букву, не милостыню, небрежно или даже щедро творимую, но дух братской любви между людьми, истинный дух добрососедства и помощи ближним. (На последние слова миссис Исткорт отозвалась скромной ухмылкой добродетели, знающей себе цену.) К своему горькому сожалению, проповедник обнаружил в Кливе прискорбное отсутствие вышеупомянутого духа вопреки всем велеречивым заверениям в обратном. (Лицо миссис Исткорт стало надменно-неприступным.)