Дочь Рейха

– Мне пора. – Вальтер отрывается от меня. – Мама с бабушкой ждут меня на перроне. Нельзя же вечно ходить в туалет, – добавляет он с улыбкой.

Я киваю – разомкнуть объятия немыслимо. Мы стоим за зданием вокзала, на заранее условленном месте. Здесь почти никто не ходит, и нет риска попасться кому-нибудь на глаза. Не могла же я отпустить его, не попрощавшись.

– Береги себя, – шепчет он, всматриваясь в мое лицо.

Я судорожно сглатываю.

– Ты тоже, – отвечаю я, крепко сжимая его здоровую руку. – Иди, тебе пора.

– Да, – говорит он и наклоняется за чемоданом. – Я напишу, обещаю. Как только приеду, чтобы ты знала, что со мной все в порядке.

– Обязательно. На адрес Эрны.

– Конечно. И не беспокойся за меня. Со мной все будет хорошо.

– Смотри, обязательно вылечи руку.

– Там, куда я еду, мне точно с этим помогут.

Глубоко вздохнув, он уходит, только раз обернувшись, чтобы послать мне воздушный поцелуй.

– Я люблю тебя, Вальтер Келлер! – бесшабашно кричу я ему вслед, когда он сворачивает за угол, а потом, на порядочном расстоянии, выхожу за ним на платформу, где уже стоит под парами его поезд.

Издалека я вижу, как Вальтер обнимает мать. Вот он поднимается в вагон, за ним захлопывается дверь, вот в окне появляется его голова: лысина закрыта широкополой шляпой. Он машет двум одиноким женщинам, которые жмутся друг к другу на платформе, паровоз свистит, пронзительно и громко. Выпуская клубы пара, поезд трогается с места и медленно скользит по рельсам вперед. Я вижу, как Вальтер ищет глазами кого-то в толпе. Внутри меня все кричит: «Я здесь, посмотри на меня!» – но я не осмеливаюсь помахать ему при всех. Но вот его вагон проезжает мимо меня, наши глаза встречаются – и в его взгляде я читаю все…

По крайней мере, он спасен, мой замечательный Вальтер, мой красавец с ласковым взглядом и добрым сердцем. Раны на его теле заживут, волосы вырастут, и даже пальцы, даст бог, восстановятся. Но его больше никогда не будет рядом, и боль от этой потери становится тем острее, чем дальше, пыхтя, увозит его поезд. Ощущение такое, будто в купе рядом с Вальтером сидит сейчас моя надежда. Она поедет с ним в Мюнхен, оттуда через границу в Цюрих, потом в Англию, где останется рядом с ним, пока он будет устраивать свою новую жизнь.

С Анной.

До сих пор я не позволяла себе думать об этом. Спасти Вальтера – вот что было главным. Но теперь, стоя на опустевшей платформе, я рисую себе картины его будущего. Вот он бежит ей навстречу. Вот они смотрят друг другу в глаза, улыбаются. Держатся за руки. Смеются общим шуткам. Ложатся в одну постель. Я вижу его руки на ее теле, когда он делает с ней то же, что делал со мной. Вижу, как они вместе смеются под дождем (в Лондоне ведь всегда идет дождь); как, сдвинув головы, шепчутся перед витриной магазина, делая покупки на свадьбу.

Внезапно меня охватывает ненависть к этой Анне. Женщине, которая украла мое будущее.

Повернувшись к опустевшей платформе спиной, я иду домой пешком. Утро сырое, промозглое. Я думаю о заключенных Бухенвальда, о тех, кто мерзнет сейчас на продуваемом всеми ветрами склоне горы Эттерсберг и, возможно, в эту самую минуту стоит с затекшими ногами на лагерном дворе или сидит на земле, в грязи и экскрементах. Моим рукам в карманах подбитого мехом пальто тепло, как в печке, и мне вдруг становится стыдно. Вальтер провел там всего несколько дней, а что с ним стало? Каково же тем, кто остался? И что я могу сделать для них? Власти, правительство, полиция, закон… все на стороне мучителей. Мой мозг судорожно ищет выход – разослать иностранным правительствам анонимные письма с просьбой о помощи; броситься в ноги отцу или его дружкам, молить их о пощаде; организовать марш протеста и повести его к штаб-квартире партии. Все бесполезно. Что бы я ни делала, все это приведет лишь к тому, что я сама окажусь в лагере. В общем, пользы от меня никакой.

Придя домой, я говорю маме, что мне стало плохо по дороге в школу и я повернула обратно. Учеба давно потеряла для меня всякую ценность. Мама гладит меня по голове и предлагает прилечь. Я ухожу к себе, достаю из тайника дневник и, устроившись в оконной нише, куда ко мне сразу прибегает Куши, начинаю писать.