Дочь Рейха

В 1931 году мой отец стал доктором права, а летом 1932-го открыл в Лейпциге собственную адвокатскую контору. 30 июня 1933 года вышел запрет на занятие юриспруденцией для евреев на территории Германии, и отец потерял практику. Он рассылал письма по всей Европе, пытаясь устроиться хоть где-нибудь, но бесполезно. Антисемитизм нарастал по всему континенту. Еще за несколько лет до этого мой отец прочел «Майн кампф» и потому хорошо понимал, какую опасность представляет только что избранный во власть Гитлер. К концу 1933 года он выехал из Германии (его молодая жена, ожидавшая в то время первенца, последовала за ним через несколько недель) по визе, которая давала право на въезд в Британию и временное пребывание в стране – статус, который отец сохранил до 1946 года, когда получил гражданство. До того ему приходилось каждый год обращаться в министерство внутренних дел с запросом о продлении визы. Продление ему давали, а в годы войны он даже избежал интернирования, поскольку каждый раз предоставлял подтверждение успешности своего бизнеса, а значит, способности содержать себя и семью.

Отец никогда не изучал английского права, а потому быть в Англии адвокатом не мог и решил продолжить семейную традицию, открыв торговлю пушным товаром – преимущественно кроличьими шкурками для шапок. Как только он и его жена очутились в Англии, то сразу полностью перешли на английский язык, причем не только на работе, но и дома, и вообще сразу приняли все британское. В 1943 году отец получил разрешение служить в отряде местной обороны; был избран в исполнительный комитет экспортной группы в Лондоне, работавшей в тесном контакте с Торговой палатой, – огромная честь для беженца из враждебной Германии. В годы войны на радио Би-би-си он вел программу о возможностях использования кроличьих шкурок. Мой отец стал англичанином полностью и без оговорок, настолько он был благодарен стране, которая дала ему не только кров, но и возможность создать собственный успешный бизнес и дом для своей семьи. Именно отец научил меня ценить свободу и либерализм как наивысший идеал и ценить демократию, которую тогда представляла Англия.

До конца 1930-х годов многие члены семьи Фейн оставили Германию и переехали кто в Лондон, а кто в Нью-Йорк, где учредили вторую ветвь семейного бизнеса. Некоторые уехали только в 1938-м, после Хрустальной ночи, арестов и Бухенвальда. Один из дядей моего отца провел в Бухенвальде всего три недели, но за это время его здоровье было подорвано так, что он умер через несколько лет. Не вся семья успела выехать. Некоторые слишком долго тянули с эмиграцией и в результате погибли кто в Освенциме, а кто в Терезиенштадте.

Мой отец, которому в год моего рождения исполнился шестьдесят один год и который умер, когда мне было семнадцать, никогда не говорил ни о своей жизни в Германии, ни в особенности о жизни при нацистском режиме. А еще он никогда не покупал ничего немецкого и не говорил по-немецки. И все же в детстве я каким-то странным образом прониклась пониманием того, что еврейское происхождение моего отца следует держать в тайне, и страхом того, что если об этом узнают, то нам грозит беда. Иногда я просыпалась ночами и долго лежала без сна, представляя, как нас арестовывают и увозят в лагерь. Я изобретала способы побега и придумывала, как мы с родными будем выручать друг друга. И никогда никому не говорил а о том, что мой отец – еврей. До недавнего времени.