Дочь самурая

— Самое скверное то, что у них есть шанс, — сказал Бартельми. — Потому что у нас, в сущности, нет ничего материального. Между прочим, у Жюля есть теория по поводу реальности. Он утверждает, что сегодня люди, которые стремятся к власти, должны уметь ее видоизменять. Больше ничего не существует, кроме того, что делается специально. И Мирей считает так же.

— На месте Жюля я бы не стала на это полагаться, — сказала Ингрид. — Ролан Монтобер тоже считал, что Мирей Кост смотрит на вещи так же, как он. Думаю, что у нее есть свое собственное представление о жизни, такое же огромное, как ее эго.

Хадиджа принесла десерты. Бартельми и Лола взяли сабайон на миндальном молоке, Ингрид — вишневый пирог. Глаза Ингрид вопросительно взглянули на Лолу, которая незаметным жестом разрешила ей попробовать свой сабайон. Лола вылила вино из графина в свой бокал. Ингрид никогда не пила за завтраком, а Бартельми нужно с ясной головой вернуться в комиссариат на последнюю встречу с дьявольской парочкой, прежде чем их доставят на набережную Орфевр.

— Я не сказала своего последнего слова! — объявила Лола. — Я пойду в уголовный розыск к Сержу Клеманти и передам ему наши находки.

— Я тоже пойду? — спросила Ингрид.

Лола ей заговорщицки улыбнулась.

— Что их погубит, так это страсть к деталям. Чтобы свалить вину на Монтобера, они попытались влезть в его шкуру. Он любит цветы, значит, позаботился о них, так же как о шампанском, печенье и роскошной пене для ванн. Это было глупо. Монтобер жил по-спартански, он мечтал вновь обрести свое холодное семейное гнездо, ветер, дождь, крики чаек, вид на берег и на открытое море. Мирей Кост перепутала свои собственные мечты с мечтами буддийского монаха. Роскошная жизнь ее клиентов вскружила ей голову.

— И ей захотелось смешать правду и вымысел, — заметила Ингрид. — Тонкая игра. История с немецким президентом-генеральным директором и янки была подлинной, но в ней участвовала одна Мирей.

— Она даже не забыла вписать номер Диего в записную книжку Монтобера. Чтобы навести на мысль, будто он звонил медбрату из отеля. Полный бред!

— Хорошенько поразмыслив, я думаю, не лучше ли пользоваться лечебными грязями, чем дорогой пеной для ванн. Куда проще и полезнее для здоровья.

— Откуда ты знаешь, если так и не попробовала?

— Вот именно. А что, если нам вернуться на Изумрудный берег?

— У меня другие планы на наш счет, детка, после того как мы заглянем к комиссару Клеманти. Имей в виду, на этот раз ты видишь не дальше своего носа.

Выехав из района Идабаши, где жил сын Лолы, они довольно свободно передвигались по центру Токио то на электричке, то на метро. Ингрид несколько лет прожила в Японии, и теперь к ней возвращались старые привычки вместе со скромным запасом японских слов. Она служила Лоле гидом везде: от переполненных проспектов Сибуя или Синдзуку до спокойных деревенских улочек Янака или Уэно. Сакуры их не дождались. Розовые горки лежали повсюду на аллеях и тротуарах. Последние лепестки цеплялись за ветки, ожидая первого дуновения ветра. Надо было продвигаться к северу.

Они сели на синкандзен, чтобы, если понадобится, доехать до Хоккайдо. Поезд миновал Сендай, затем Хираидзуми. Чем дальше они ехали, тем красочнее становился пейзаж, наконец окутавшийся хрупкой роскошью цветов. Они сошли в Мориока, пересели на поезд до Хиросаки, сняли комнату в риокан. После целого дня гуляния по национальному парку, полному цветущих вишен, Лола заявила, что она вне себя от радости, но умирает от голода. Ингрид решила, что до ужина в гостинице необходимо посетить онсен. Она не стала объяснять, что за этим скрывается.

Они открыли дверь саманного домика. Ингрид опустила несколько сот йен в таинственную машину, безошибочно нажала на кнопки и получила два билета. Они прошли через турникет, похожий на турникеты в метро, затем направились в раздевалку. Лоле пришлось признать очевидное: они находились в общественных банях. Через минуту, отбросив колебания и стыдливость, она согласилась броситься вниз головой в очередную безумную авантюру.

— Здесь нет ничего безумного. Японцы веками ходят в онсен. Вулканическая вода так же полезна для тела, как для духа. И потом, в Риме надо жить на римский манер.

— Римляне любили оргии. Это же еще не значит, что я должна сбросить тогу и объедаться гризли, тушенными в сале зебу.

— Избавься от одежды и предрассудков, Лола. Отдайся фуники.

— А это что еще за зверь?

— Просто атмосфера.

И Лола освободилась от своих одеяний и сомнений. Женщины посматривали на них краешком глаза. Их любопытство не уменьшилось, когда Ингрид предстала перед ними в самом простом убранстве, открыв свою белоснежную спину вместе с изображением «плавучей жизни». Американке удалось сохранить непринужденность, которая, можно сказать, стала ее фирменным знаком. Потом она раскрыла Лоле правила игры. Они должны намылиться и тщательно ополоснуться, по возможности сидя, а затем выйти в пространство, откуда открывается природа.

— И счастье.

— Перестань!

— Вот увидишь!