Дочь седых белогорий

– Власть?! Закон?! – вскочил на култышку Егор. – Это кто это здесь власть? Кто закон? Уж не энти ли кроты-захребетники, кто мужицкую кровушку пьёт?! – и показал на пристава и сотника. – У меня своя власть – тайга! А медведь хозяин.

– Но-но! Плетей захотел? – вскочил Кулаков. – Так мы это враз обеспечим!

– Во-во. Ты только это и можешь. Чуешь силу, когда звезды на плечах да присыпка во трусах!

– Что-о-о?! Ты с кем говоришь, портянка вонючая?! Да я тя… Культя переломанная… В холодец искрошу! – заорал сотник, ловко выхватил шашку и замахнулся над головой Егора.

Но Дмитрий упредил удар, подскочил под Кулакова, схватил за руку, придавил саблю к земле:

– Что вы, Григорий Матвеевич! Охолонитесь, не надо кровь лить. Это он так сказал, сгоряча, не подумавши. Его тоже понять можно – не подкову теряет, а, почитай, своё состояние. Но и ты, Егор Исаич, язык-то прикуси. Не с кобылой разговариваешь…

На минуту возникла пауза замешательства. Казаки в нервном напряжении – пальцы на курках – ждут команды. Берестов с револьвером в руке. Кулаков весь багровый, глаза навыкате, сразу ясно, что затаил зло и никогда Егору таких слов не простит. Вороховы стоят, как перед смертным приговором, бледные, скованные. Знают, что стоит только сделать лишнее движение – и сразу же поймают по пуле в грудь.

Загбой – в растерянности, протрезвел, стоит с открытым ртом, руки трясутся. Как между двух огней. И Вороховы – как родные. А сзади Дмитрий – зять, да и казаки теперь уже его друзья. Понимает, что происходит что-то страшное, непоправимое. А что? Не разберёт. Одно видит. Дмитрий приехал с казаками с какой-то плохой целью и почему-то ссорится со старателями. Хотел успокоить обе стороны добрым словом, да не успел. Пытаясь смягчить обстановку, Дмитрий заговорил сам:

– Ну, хватит, мужики. Погорячились и ладно. Давайте мирно жить. Нам здесь всем вместе жить, работать. Всё, что было, забудем. То, что вы здесь золото намыли, пусть ваше будет. Если есть желание, я его куплю, по хорошей цене. Ну и предлагаю вам устраиваться ко мне на работу. Вас, Егор Исаич, – пытаясь влезть в доверие, Дмитрий перешёл на «вы», – я назначаю управляющим прииска. И как пионерам, первооткрывателям этого места, всем братьям буду платить в два раза больше, чем простому сезонному рабочему. Избы – ваши, живите в них. Только вот, пока мы новые дома не срубим, попрошу вас потесниться на время, отдать нам одно зимовье под продуктовый склад… Давайте будем жить мирно, так сказать, дружно, понимая друг друга, душа в душу…

Всё время, пока он говорил, братья в негодовании переглядывались, сверкали глазами, скрипели зубами от наглости. Наконец Егор опять не выдержал, закипел как вода в котелке, взорвался, не дал договорить новоявленному хозяину:

– Ах ты… Жук навозный! Червяк недоделанный! Крыса амбарная! Золото тебе продать?! Управляющим назначил?! Дома себе забираешь?! Плесень затхлая! На тебя горбатиться? А кто ты такой? Ты что, по тайге ходил да это место искал? От голода пух, от холода синел, от усталости изнемогал? Мира хочешь, дружбы? Чтобы с тобой, с пауком, душа в душу? А енто ты видел?! – Егор выдвинул к роже Дмитрия огромный кулак. – Вот тебе наша дружба! Враг ты нам, такой же, как и Лазарь Потехин. Никогда мы на тебя горбатиться не будем. Никогда! Понял? Враг ты нам, а не друг. Враг! Веришь?! До конца дней моих, пока живу! Так и помни.

– Ну что же – я хотел как лучше. Не хотите, как хотите, – стараясь скрыть страх, поглядывая на пристава, выдохнул Дмитрий.

– Скрутить их, да на каторгу всех. Пусть там поговорят, – шепнул на ухо Берестову Кулаков.

– Не за что пока… – сухо ответил пристав, зло покрутил усами и добавил: – Надо их на какое-то злодеяние подтолкнуть, тогда…

– Да что с ними разговаривать – гнать их взашей. Не хотят по-хорошему, будет по-плохому, – взвизгнул сотник и, уже обращаясь к казакам, приказал: – А ну-ка, братки, выкидывай вещи на улицу, освобождай хаты!

Казаки нехотя повиновались. Разделились на две группы, пошли дверям.

– Не троньте вещи, – угрюмо бросил Егор. – К вечеру сами уйдём.

Почувствовав некоторое потепление в голосе старшего из братьев, Дмитрий радостно попросил:

– Григорий Матвеевич! Попрошу вас. Не надо. Пусть сами освободят избы.

– Отставить! – уже спокойно отчеканил Кулаков, но не успел.

Гришка Коваль уже дёрнул ручку, широко распахнул её и удивленно присвистнул:

– Хо! Братцы! Да тут девка!

Коваль отодвинулся, пропустил Лизу на улицу. Под всеобщим вниманием девушка подошла к костру, остановилась около Фили и смело посмотрела на Берестова:

– Здравствуй, папа!

Пристав усмехнулся в усы, строгим прищуром посмотрел на дочь, процедил сквозь зубы:

– Здравствуй, дочка…

Дмитрий засуетился, протянул руку Лизе, хотел тоже поприветствовать девушку, но та не подала ему руку – слышала весь разговор из избы и теперь полностью поддерживала сторону Вороховых.