Дочь седых белогорий

Действительно, там, за стволом дерева, в небольшой ямочке кто-то лежал. Возможно, даже не первый раз. А кто, как не человек? Олень около дымокуров толкается. Лошадь на сочной траве пасётся. Для собаки придавлено слишком много места. Старатели стоят, видят всё, а понять ничего не могут. Только и дело, что ругаются, матерят невидимого «ворона», а что толку? За ногу-то не поймали. Попробуй найди из двадцати человек стукача. Но Загбой приподнял руку – стойте на месте, не топчитесь – и аккуратно ходит вокруг, внимательно смотрит на землю, не пропуская видимую только ему мелочь, пытается прочитать, что здесь было ночью.

Вот он отошёл на несколько метров назад, посмотрел себе под ноги, потрогал рукой примятую траву.

– Человек хоти отсюта, – показал на густую подсаду пихтача. – На ногах сапоги.

– Ишь, сука. Курослепом крался, чтобы не видели, – зло сплюнул Семён.

– А что толку-то? Попробуй-ка, найди мужика в сапогах! Почти все старатели в них обуты. И казаки. Да и Дмитрий, – разочарованно протянул Петро.

– А может, это Дмитрий и подслушивал? – спросил Илья.

– Нет, отнако. Это не Тима. У Тима сапоги новый, а здесь старый, каблук затёрт набок, – Загбой показал на правую сторону. – И подошва, как мозоль у старый метветь – гладкий. И ноги ставит вразбой. Тима ставит ноги ровно. И рост маленький, – чуть поднял руку над своей головой. – Вот такой высота. Вон, гляти, отнако, под рябинкой прошёл? Тима тут не хоти, пальсой, мимо нато.

– И что дальше? – прикуривая, спросил Илья. – Всё равно ни черта не понятно. Пошли завтракать, а то время…

– Погодь, – хмуро отозвался Семён. – Пусть ещё посмотрит. Может, найдёт ещё чего. Мне энтого щёголя край как надо вычислить. Во где он у меня… – и показал рукой у горла. – Ещё на Егорьевском прииске из-за него у меня золото отобрали. Глицерину бутыль выпил. А потом в карцере три месяца с крысами отсидел.

Примолкли, курят и внимательно смотрят на следопыта. А тот преобразился, сам не свой. То вытягивается, то оборачивается, то к самой земле припадает. Каждый сантиметр, каждую пядь земли просматривает. Ставит ноги след в след, копирует, как шёл человек, и почему все движения становятся понятными и обоснованными.

– Вот вставай на колени, наклонись, выстави правый локоть. Когда слушай, лежи на правом боку. Локоть в землю упирайся, – неторопливо рассказывал Загбой. – Надо гляди, у кого правый рукав куртки в свежей земле.

Переглянулись старатели – это уже что-то. Но не уходят, ждут, что им Загбой ещё скажет. А он прилёг, голову над корневищем вытянул, покачал головой. Хорошее укрытие для кого-то было. До костра – четыре метра, не более. Всё слышно и видно, как на ладони. И, наоборот, от стана отлично скрывают кусты и корень.

Загбой вдруг посмотрел вверх, потом перед собой, приподнялся на руках, прислонился подбородком к корневищу и холодно отметил:

– Человек пыл пез параты.

Старатели насторожились:

– Как так?

Загбой вначале показал, как лежал человек, потом уже разъяснил:

– Он лежал так, – уперся он локтем в землю. – А голова была на корне, – повторяя движения, попытался высунуться из-за дерева. – Тут, отнако, живица беги. Моя порота прилипай, вот волос мой. А его волоса – нет. Как так? Потому как волос у него на лице нет.

– Это что, значит, он бритый? Ну, бреется, что ли? … – тихо промолвил Семён и страшными глазами посмотрел на мужиков.

– Отнако, так. У него тут, – показал Загбой себе на подбородок, – метка есть, точка. Смола липкая, свежая. Слет хорошо оставляет.

– Кто у нас… в тайге бреется? – загробным, холодным голосом спросил Петро.

Илья задумчиво посмотрел куда-то вдаль и, вспоминая, перечислил:

– Дык… Только двое. Прохоров и Воловский…

– От-т оно что! … – выдохнул Семён. – Знать, кто-то из них.

Загбой, не слушая их, попятился назад, вычисляя выходной след. Нашёл-таки, прошёл по нему, почему-то остановился, дотронулся рукой до ствола пихты, провёл ладонью по сучку, что-то разглядывая, зашептал и наконец-то повернулся:

– Когда человек хоти назат, на сучек ткнулся. Вот свежий излом. Тут, – показал на левую щёку чуть пониже глаза, – есть слет. Может, царапина или ссадина…

Сказал просто, вроде как допил кружку чая. Но выдал столько информации, удивил своей наблюдательностью. Поразил старателей знаниями, вызвал уважение. Прошёл ещё несколько шагов, разочарованно развёл руками:

– Всё, отнако. Польсе слета нет. Говорить польсе не могу.

Усмехнулись мужики в бороды, сверкнули глазами:

– А больше и говорить ничего не надо. И так всё сказано. Спасибо, Загбой Иванович! Огромную службу ты нам сослужил. Помог, лучше и не надо. Теперь дело за нами… – проговорил Семён и уже сурово добавил: – Кто пойдёт?

– Я пойду, – холодно вызвался Илья и, более не говоря ни слова, повернулся и пошёл по тропинке к баракам.