Дочь седых белогорий

Глубокой ночью Филя подкрался к сеновалу, убедился, что с Кузей полный порядок. Отпал Солоха на спину, раскинул руки, как битый глухарь, храпит так, что стропила звенят. А рядом половина бутыли стоит. Видно, не хватило духу остатки допить, да и силы не рассчитал.

Уже потом, позже, когда все вышли из тайги, Филя узнал, что Засошиха попа на дом приводила, сеновал освящать от чертей, а то бесятся ночами, дурят, играются и спать не дают. А по посёлку молва потекла, что в одну их тёмных осенних ночей у Засошихи бесы песни пели и гопака отплясывали. Дед Митрий на все эти россказни только смеялся, говорил, что все бабки с ума посходили: какие могут быть на сеновале черти? Там даже и сена-то нет, потому что он корову пять лет назад заколол. Однако через неделю сеновал разобрал на дрова. Сказал, что старый был, гнилой.

В эту ночь Филя ушёл в тайгу незамеченным. Тайно, задолго до рассвета. На ноги лошадям одел суконные «валенки», чтобы копыта не печатались на дороге. За огородами вышел на речку и руслом, по мелководью, ехал около двух часов. А в хребет вылез по переходной тропе, где звери ходят часто. Ну а на хребте – топкая мочажина. Мох – как подушка. Пройдёт конь, а он через час в исходное положение поднимается. И непонятно никому, то ли зверь прошёл, а то ли так просто, леший плясал.

К озеру Филя подходил затемно. Вышел из тайги на частину, встал пнём. Дух захватило, сокжои пасутся на лугах, полтора десятка! Эх ты, хороша добыча, да рядом с домом! Завалить одного, мяса надолго хватит! Сжался кочкой, ружьё со спины сорвал, приложил к плечу, прикинул: не достанет пуля, далеко. Решил скрадывать. Но как? Место чистое, ровное, ни кустика, ни деревца. Трава дурнина высохла, полегла, шуршит, как берёзовая кора. Сделал три шага, олени разом головы подняли, увидели. Что делать? Расстояние двести шагов. В лучшем случае от пули синяк останется. Решил отпустить зверей. Всё одно толку никакого, убегут, да и ночь вот-вот опутает землю. Успеть бы до зимовья на озере дойти.

Вернулся, взял в руки повод, повёл за собой коней. Идёт краем поляны, напрямую, к избе. Стоят олени, смотрят в его сторону. Удивился Филя: во какие непуганые! Может, так и удастся на выстрел подойти? Пошёл тише, вырезает угол, а сам все ближе подходит, но на зверей не смотрит. Идёт так, как будто мимо. Может, выждут сокжои, подпустят хоть ещё немного?

Дымом напахнуло… Где-то костёр горит. Вспомнил парень, что с перевала видел стоянку. Ещё больше удивился: как так звери стоят рядом с человеком и не боятся его? До озера триста метров, не больше. Но это ещё лучше, мясо таскать далеко не надо. Присмотрелся – расстояние всё меньше. Ещё немного – и можно стрелять. Наконец-то тронулись рогачи. Медленно пошли к озеру. Вдруг, о диво! Колокольчики зазвенели. Легкий перезвон, как будто лошади в ночном пасутся. Присмотрелся Филя повнимательней, а на одном из них, самом крупном рогаче, лента малиновая на шее повязана. На́ тебе! Олени-то домашние!

Насторожился Филя, призадумался. Раз верховики чужие, значит, и люди новые. Но кто? Сколько здесь был, ни разу не видел посторонних. Приходили местные охотники, буряты, кыргызы, хакасы. Но те все ходят с лошадьми. А тут – олени!

Привязал коней к дереву, пошёл осторожно к озеру. Подкрался из-за бугра, ещё больше удивился. Неподалёку от озера чум стоит огромный. Возле него люди толкутся. Присмотрелся – успокоился. Около костра братья и ещё двое незнакомых сидят. Вот и хорошо. Раз свои здесь, значит, всё в порядке. Вернулся за лошадьми и, теперь уже не скрываясь, пошёл прямо на стан.

Его появление было встречено по-разному. Братья молча, сдержанно ожидали сидя у костра. Загбой и Ченка вскочили на ноги, стали присматриваться к идущему. Но самыми непредсказуемыми оказались собаки. Чирва и Илкун ещё никогда не видели лошадей и приняли их за каких-то новых, неведомых зверей, возможно, за сохатых, что тут же пробудило в их сознании естественное чувство охоты. Они вскочили сработавшими пружинами капканов. Разлохматились пестрыми шарами. Понеслись быстрыми комками. Илкун сразу же на бегу вцепился Разбегу в морду. Чирва повисла на гриве. Испугался мерин, захрипел от боли, шарахнулся в сторону, замотал головой. А собаки ещё того больше, кусают за ноги, рвут шерсть на боках. Лайки атакуют лошадей, те мечутся по поляне, люди бегают вокруг.

– Нельзя! Нельзя!!! – орёт Егор.

– Ча! Ча!!! – мечется Загбой.

– Тпру! Тпр-р-ру!!! – завис на уздечке Филя.

Наконец-то Загбой схватил собак за загривки, придавил к земле, быстро залопотал на своём языке:

– Кому сказано – нельзя!

Притихли лайки, понять не могут, почему хозяин не даёт им расправиться с добычей. Закрутили носами – а запах-то со всем другой от животных. Пахнет не зверем, а человеком, дымом и совершенно непонятным, новым потом.