Дочь снегов. Сила сильных

«Когда Тамерлан прошелся по Восточной Азии, предавая все на своем пути огню и мечу, — медленно читал Курбертэн, — государства распадались, города предавались разрушению, а народы рассеивались, словно… словно степная пыль. Одно многочисленное племя было изгнано из своей родины. Спасаясь от завоевателей… нет, от бешеной ярости завоевателей, — беглецы удалились в Сибирь, направляясь все дальше и дальше на северо-восток, от них и пошли те монгольские племена, которые ныне населяют прибрежье Ледовитого океана».

— Пропустите несколько страниц, — посоветовал Билль Броун, — и читайте только отдельные выдержки. Не можем же мы сидеть тут всю ночь…

Курбертэн повиновался.

«На побережье живут эскимосы; они отличаются веселым и миролюбивым нравом. Они сами себя называют Укилионами, что значит Люди Моря. У них я купил собак и пищи. Но они находятся в подчинении у чо-чуэнов, которые живут далеко от берега и известны под названием племени Оленя. Чо-чуэны свирепы и воинственны. Как только я стал удаляться в глубь страны, они напали на меня, отняли все мое имущество и превратили меня в своего раба».

Тут француз снова пропустил несколько страниц.

«Со временем я стал заседать в совете старейшин, но свободы я себе вернуть не мог. Моя мудрость являлась слишком ценной для них, и поэтому они не хотели меня отпустить… Старый Пи-Юн был могущественным вождем. Мне было приказано жениться на его дочери Ильсвунге. Ильсвунга была необычайно грязна. Она никогда не мылась и вела развратную жизнь… Я женился на Ильсвунге, но она была моей женой только по названию. Она пожаловалась на меня своему отцу, старому Пи-Юну, и он сильно разгневался, среди племени начались раздоры. Но в конце концов, благодаря моей хитрости и ловкости, я стал пользоваться еще большим влиянием, чем раньше, а Ильсвунга перестала жаловаться на меня отцу, потому что я научил ее играть в карты, так что она могла играть сама с собой; и еще многому научил я ее».

— Пожалуй, этого довольно, — закончил Курбертэн.

— Да, хватит, — сказал Билль Броун. — Впрочем, подождите минуточку: скажите еще раз, в котором году издана книга?

— В тысяча восемьсот седьмом, в Варшаве.

— Стойте, Курбертэн, — заговорил Дэл Бишоп. — Так как вы уже начали давать показания, то я вам предложу кое-какие вопросы. — С этими словами он повернулся к публике. — Господа, вам всем приходилось слышать про приключения подсудимого во время его поездки по Сибири. Вы все, конечно, заметили необычайное сходство этих приключений с приключениями отца Якутского, описание которых было напечатано почти сто лет тому назад. И вы все заключили отсюда, что совершен плагиат. Но я хочу доказать, что тут пахнет не одним плагиатом. Подсудимый удрал от меня в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году; мы были тогда на Оленьей Реке. Осенью этого года он очутился в Сент-Майкле, на пути в Сибирь. В восемьдесят девятом и девяностом он, по его словам, проделывал всякие фокусы там, в Сибири. В девяносто первом он снова выплыл во Фриско[4] и там изображал из себя героя. А теперь посмотрим, что может сообщить нам француз.

— Вы бывали в Японии? — добавил он, обращаясь к Курбертэну.

Маркиз, внимательно следивший за его словами, быстро высчитал года в уме; на его лице отразилось плохо скрываемое удивление. Он кинул умоляющий взгляд на Фрону, но девушка, очевидно, не желала прийти ему на помощь.

— Да, — наконец, сказал он.

— И вы встречались там с подсудимым?

— Да.

— В каком году?

Присутствующие быстро наклонились вперед: каждому хотелось расслышать ответ маркиза.

— В тысяча восемьсот восемьдесят девятом, — нехотя признался француз.

— Да как же это может быть, маркиз? — спросил Дэл ехидным тоном. — Ведь подсудимый в это время был в Сибири!

Курбертэн пожал плечами в знак того, что это не его дело, и отошел прочь от стола. После его ухода был сделан экспромтом краткий перерыв, длившийся всего несколько минут. Присутствующие тотчас же зашушукались, многозначительно покачивая головой.

— Все это — сплошная ложь!

Сэн Винсент наклонился к самому уху Фроны, но она не слышала его слов.

— Обстоятельства свидетельствуют против меня, но я могу все объяснить.

Однако лицо Фроны оставалось по-прежнему непроницаемым. Между тем, председатель предоставил слово подсудимому, и Сэн Винсент подошел к столу. Фрона повернулась к отцу. Джекоб Уэлз положил свою руку на руку дочери. От этого жеста у девушки брызнули слезы из глаз.

— Ты, может быть, откажешься от защиты? — спросил Джекоб Уэлз после минутного раздумья.

Но Фрона в ответ только покачала головой.