Дочь снегов

Он молча повиновался. И не успел он кончить свою работу, как она уже спала.

Когда Фрона открыла глаза, в воздухе пахло неизменной копченой грудинкой. Наступило утро, и буря прекратилась. Солнце весело освещало затопленную дождем местность и заглядывало в палатку сквозь поднятое полотнище. Люди уже занялись своими делами и шагали мимо палатки, нагруженные тяжелыми тюками. Фрона перевернулась на другой бок. Завтрак был готов. Ее хозяин только что поставил в духовку грудинку с жареным картофелем и теперь подпирал дверцу двумя лучинками. — Доброе утро! — приветствовала она его. — Здравствуйте, — ответил он, поднимаясь на ноги и беря в руки ведро. — Я не спрашиваю, хорошо ли вы спали. Я знаю, что хорошо. Фрона засмеялась.

— Я иду за водой, — пояснил он. — И надеюсь по возвращении найти вас готовой к завтраку.

Греясь после завтрака на солнце, Фрона заметила знакомую ей группу людей, взбиравшихся по леднику от озера Кратер. Она захлопала в ладоши.

— Вот идут носильщики с моей кладью, и с ними Дэл Бишоп! Ему, вероятно, очень стыдно, что он потерял меня. — Она обернулась к приютившему ее человеку, одновременно вешая через плечо свой фотографический аппарат и дорожный мешок. — Итак, мне остается только проститься с вами и поблагодарить вас за вашу любезность.

— О, совершенно не за что! Не стоит и говорить об этом. Я сделал бы то же самое для каждой. — Опереточной артистки!

Он укоризненно посмотрел на нее и продолжал: — Я не знаю, кто вы, да и не желаю знать. — — Ну, я не буду так жестока, потому что знаю ваше имя, мистер Вэнс Корлисс! Я ведь прочла его на пароходных ярлыках, — пояснила она. — И я прошу вас навестить меня, когда вы доберетесь до Доусона. Меня зовут Фрона Уэлз. До свидания!

— Ваш отец Джекоб Уэлз? — крикнул он ей вслед, когда она легким шагом сбежала на тропу. Она обернулась и кивнула головой. Дэл Бишоп не только ничего не стыдился, но даже и не беспокоился.

«Уэлзы нигде не пропадут», — утешал он себя, засыпая накануне вечером. Но он был зол, как тысяча чертей, по его собственному выражению.

— Доброе утро, — приветствовал он Фрону. — По вашему лицу видно, что вы и без моей помощи хорошо провели ночь.

— Надеюсь, вы не беспокоились? — спросила Фрона.

— Беспокоился? О дочке Уэлза? Кто? Я? Совсем нет! Я был слишком занят, высказывая озеру Кратер все, что я о нем думаю. Я не люблю воды. Я уже говорил вам это. И хотя она всегда поступает со мной подло, я все-таки не боюсь ее. Эй, вы там! — обратился он к индейцам. — Поторапливайтесь! К полудню мы должны быть у озера Линдерман.

«Фрона Уэлз?» — повторял про себя Вэнс Корлисс. Все случившееся показалось ему сном, и он пришел в себя, только когда обернулся и увидел ее удалявшуюся фигуру. Дэл Бишоп и индейцы уже исчезли за поворотом скалы, а Фрона как раз огибала ее подножие. Солнце ярко освещало ее, и она была подобна лучезарному видению на черном фоне скалы. Она помахала ему альпенштоком, и в то время, как он снимал свою фуражку, она уже скрылась из виду.

ГЛАВА V

Положение, которое занимал Джекоб Уэлз, без сомнения, было необычным. Этот богатейший торговец в стране, не имеющей никакой торговли, был зрелым продуктом девятнадцатого века и процветал в первобытном обществе, подобном обществу средиземноморских вандалов. Промышленный магнат и блестящий монополист, он господствовал над сборищем самых независимых людей, какие когда-либо сходились вместе со всех концов земли. Бережливый миссионер, апостол Павел от торговли, он проповедовал законы выгоды и силы. Веруя в естественные права человека, сам дитя демократии, он подчинял ,всех окружающих своей неограниченной власти. Правление Джекоба Уэлза для блага Джекоба Уэлза и народа — вот в чем заключалось его неписаное евангелие. Он создал свою власть единолично и простер ее над пространством, равным дюжине римских провинций. Он мог диктовать свою волю людям, жившим на территории в сто тысяч миль, по его указу вырастали и исчезали города.

И все же он был обыкновенным человеком. Воздух земли впервые наполнил его легкие у берегов реки Платт, в бесконечных прериях. Над его головой простиралось небо, и его нагое нежное тельце было распростерто на зеленой траве. Первое, что увидели его глаза, были лошади, еще оседланные и с кротким удивлением взирающие на совершившееся чудо; его отец был траппером и только свернул с большой дороги, чтобы дать своей жене возможность разрешиться от бремени. Часом позже они — теперь их было уже трое — вновь уселись на коней и догоняли своих товарищей-охотников. Они никого не задержали, не было потеряно ни минуты временя. Наутро его мать приготовила на костре завтрак, и до захода солнца они проделали еще пятьдесят миль верхом.