Дочь солнца. Хатшепсут

«Он пытаться не будет, — подумал Тутмос. — Наверно, не может. Какое это имеет значение? Благодаря Хеб-Седу я сам буду править ещё долгие годы. Я вновь так же крепок, как был когда-то, не знаю этих странных болей в груди и сердцебиений, как в те давние дни, когда бился с гиксосами...»

Фараон поймал себя на том, что рассматривает свои руки, лежащие на подлокотниках. Они были обвиты синими вздутыми венами, покрыты грубой кожей, пальцы были скрючены подобно птичьим когтям. Он был стар.

Он не замечал, что Хатшепсут находится рядом, пока та не наклонилась над ним, с непривычной серьёзностью вглядываясь в лицо. Тогда он резко выпрямился.

   — А... Ты ушла с солнцепёка, — пробормотал он, не слыша сам себя.

Она прошептала:

   — Всё будет хорошо, дорогой господин мой отец. — Быстро отвернувшись, она пошла на площадку для игр. — Я хочу поселить ибиса в этом саду, — неожиданно сообщила она матери.

   — Ибиса? Мой цветок лотоса, какое странное желание! — Смех Аахмес прозвенел по саду.

   — Ничего странного здесь нет. Ибис на золотом насесте. Это будет выглядеть изумительно! — Хатшепсут вернулась на ступеньки. — Только представьте себе его белое оперение на фоне этих цветов!

   — Малышка, смири своё воображение. Этот сад слишком мал для такой большой птицы... Шесу, умоляю тебя, не выходи больше на солнце!

   — Но я люблю солнце! Такое тёплое и яркое. — Хатшепсут обхватила руками одну из желобчатых колонн, поддерживавших крышу беседки, скользнула из тени на место, открытое солнечному свету, и обратила лицо к сияющему диску.

   — Твоё лицо станет похожим на кожу для сандалий! — запротестовала царица.

   — Только не моё! — Встав на цыпочки, царевна бросила быстрый взгляд на Тутмоса. — Лучи моего отца, Сверкающего, не могут повредить его ребёнку.

Фараона не смутил игривый намёк. Дочь Солнца, царевна — таков был её обычный титул. Аахмес утверждала, хотя, возможно, это было лишь данью третьему, пребывающему в их постели, что Амон и никто другой был отцом её младшего ребёнка. Тутмос никогда не пытался выяснить ни то, как она объясняла большое сходство в лице и характере царевны с её земным отцом, ни то, что думает обо всём этом сама Хатшепсут. Несомненно, она не упускала момента напомнить Ненни о своей более чистой крови. Это должно было пригодиться ей, когда они поженятся. Получится неудачная пара! Она целеустремлённая и энергичная, а Ненни измождённый, усталый и болезненный он не сможет сопротивляться её многочисленным замыслам...

И сейчас Аахмес пришлось иметь дело с одним из них.

   — Сад достаточно велик для двадцати ибисов, — настаивала Хатшепсут. — А мне нужен только один, с серебряной цепью и золотым насестом. Он будет настоящим украшением для этих лужаек, не так ли, госпожа Мутнофрет? Насест должен быть рядом с прудом.

   — Но он поест всю рыбу!

   — Конечно, он будет её есть! А разве нельзя ежедневно приносить рыбу из Нила, если понадобится? Представьте, как красиво будет выглядеть мой ибис, когда он будет охотиться среди листов лотоса.

   — Дитя моё, прошу тебя! Разве ты не можешь немного побыть серьёзной? — Аахмес снова рассмеялась, передвинув на доске костяную фишку.

Дочь схватила её за руку:

   — Только не так! Разве ты не видишь, что шакал тут же схватит твою собачку.

Тутмос бросил беглый взгляд на доску и убедился, что дочь была права. Этот короткий разговор развлёк его. Один-единственный человек во всём Египте мог нарушить вечную невозмутимость Аахмес, и этим человеком была Хатшепсут.

   — Я говорю об ибисе совершенно серьёзно, — решительно добавила она.

   — Моё драгоценное дитя... — Голос Аахмес выдавал её нервозность. — Я сама занималась устройством этого сада и хорошо его продумала. Твой благородный отец, — в подобные моменты она с готовностью признавала, что отцом дочери был Тутмос, — не желает иметь здесь огромную неопрятную птицу.

   — Неопрятную? С такими блестящими крыльями, такой красивой длинной шеей, такую...

   — В саду будут всегда валяться под ногами перья и рыбьи кости. Навсегда выброси эту мысль из головы.

Стройная спина Хатшепсут напряглась. Тутмос хорошо знал эту её манеру.

   — Не выброшу! Я пошлю раба, чтобы поймать самого большого, белого, красивого, изящного...

   — Ты не сделаешь этого!

   — Нет, сделаю!

Фараон наконец повернулся.

   — Хатшепсут! — прогремел он. — Здесь не будет никакого ибиса!