Дочь Сталина. Последнее интервью

«Нас с детства учили, что мы хозяева своей судьбы. Живем, как хотим, как думаем. Да, ничего так не идет, как планируешь. Ни для кого: ни для простых людей, ни для крупных политиков. А уж у членов их семей судьбы, вообще, ужасные. Ты себе не принадлежишь и ничего не можешь с этим поделать. Это надо принять, как крест какой-то. Не рыпаться особенно. А вот мировоззрение мое менялось - с детства и по сей день. Мы были пионерами, мы были комсомольцами. Когда я училась в университете, меня все время тащили в партию. Я упиралась. К этому времени мы уже прошли все курсы марксизма-ленинизма и понимали что почем. Очень скептически ко всему относились. Вам это может показаться странным, но так было. Я долго отговаривалась. Мол, я еще не готова, еще не могу, это очень ответственный шаг и т. п. Но, видимо, райком очень нажимал, и меня буквально втолкнули в 49-м в кандидаты, а через год и в члены партии. Ну и сидела я на этих партсобраниях, как все.

Я занималась новой историей. Так настоял отец, ая не смела перечить. Пошла на исторический факультет, а сама мечтала о филфаке. Мое собственное желание - западная филология. Языки - английский, французский, испанский. Очень любила Испанию. После окончания университета в школе преподавать я не хотела и быстро переключилась на литературу. Это уже в Академии общественных наук. Религия меня тогда еще не интересовала. Уже в 60-х годах я к этому пришла.

Бывают удивительные вещи в жизни. Начинаешь верить в Книгу судеб, в которой все про тебя написано. Посещали меня и мысли о самоубийстве. Я вспоминала о маме и страшилась сама себя. Как-то один из моих друзей позвал меня с собой в церковь. В результате я стала постоянной прихожанкой. Меня крестили. Вдруг открылся огромный мир. Это был важный шаг. Я все время исповедовалась у священника, которому бесконечно доверяла. Мне кажется, что он жалел меня. Как-то батюшка сказал мне: «Ты все спешишь, и от этого все твои беды. Вот подожди - явится принц заморский.» А ведь провидцем оказался!

Даже учась в университете, я не могла избавиться от чекиста, который всегда маячил у меня за спиной. Мне было стыдно перед однокурсниками. Я умоляла отца, чтобы он избавил меня от него. «Ну что же, - сказал отец, - черт с тобой! Пускай тебя убьют». Сказал, конечно, полусмеясь, но слежка прекратилась.

После смерти отца всем родственникам дали пенсию. Получила ееяи мои дети, а вместе с пенсией и кое-какие привилегии. Но тогда я уже не жила среди кремлевской элиты. Я жила вне их. Сама по себе. Я увлекалась искусством, живописью, музыкой, литературой, особенно поэзией. И друзьями моими были замечательные актеры, киношники, режиссеры, писатели, критики, поэты, художники. Эти люди - мои вторые университеты: Алексей Каплер, Роман Кармен, Фаина Георгиевна Раневская, Сергей Аполлинариевич Герасимов с Макаровой, Лепешинская, Мессерер, Давид Самойлов, Константин Симонов. И потом эти замечательные женщины, мои тетушки, вернувшиеся из лагерей, ссылок и тюрем.

Все они были очень милы и добры ко мне. Никто не думал, что раз я дочь Сталина, то прочь от нее. Никто меня не обвинял в том, что я имела какое-то отношение к политике.

Я написала письмо Маленкову. Он был тогда Председателем Совета Министров СССР.

У меня это письмо сохранилось. Вот его текст:

«Приношу глубокую благодарность Правительству и лично Вам за внимание и за участие к моим детям и ко мне в это тяжелое для нас время. Вместе с тем, считаю своим долгом отказаться от некоторых предоставленных моей семье прав, как от излишних, пользоваться которыми я не считаю для себя возможным:

1. От закрепления дачи «Волынское» с обслуживанием.

2. От временного денежного довольствия в размере 4 тысяч рублей в месяц.

Вместо закрепления за моей семьей дачи «Волынское» прошу Вашего разрешения о предоставлении мне права снимать на летние периоды две-три комнаты в дачном поселке СМ СССР «Жуковка» по Рублево-Успенскому шоссе за отдельную плату.

Еще раз приношу благодарность.

С уважением С. Сталина».

Кремлевская элита восприняла это письмо как вызов, как оскорбление, как упрек другим. Меня вызывали в разные кабинеты, втолковывали, чтобы я помнила, чья я дочь, и что мне положено то, что я должна получать. Я не хотела быть на глазах у этих людей, а меня упорно толкали в их круг.

Я даже решила сменить фамилию. Я и раньше заикалась отцу, что хочу взять фамилию мамы. Что Сталин - это его псевдоним, ко мне не имеющий отношения. По-настоящему мы с Василием, как и Яша, должны быть Джугашвили. Отец промолчал. Я поняла, что он обиделся. В 1957 годуя все-таки сменила фамилию на Аллилуеву. Василий презирал меня за это и сказал, что не простит. Он был и остался Сталиным.