Дочь Сталина

Согласие было получено, и Светлана два дня гостила с детьми в Кунцеве. Они все вместе, по-семейному сидели за столом, который ломился от праздничных блюд, фруктов, овощей, орехов. Отец выглядел здоровым и как будто был очень доволен гостями, не ворчал, потчевал внуков вином по кавказской привычке. Дети по его настоянию пригубили вино, не капризничали, вели себя хорошо. Все это было так необычно, удивительно для Светланы, давно отвыкшей от гармонии и лада в их семейной жизни, что день запомнился ей навсегда. Казалось бы, 8 ноября, двадцатая годовщина смерти ее матери, могло навеять только мрачное настроение и тяжелые воспоминания. В прошлом так всегда и было. Но в тот раз Светлана решила, что отец просто забыл дату. А она боялась напомнить, чтобы не разрушить идиллию — эту зыбкую видимость семьи.

Сталин в первый и последний раз увидел свою внучку Катю. «Ей было два с половиной годика, такая забавная, краснощекая — кнопка с большими темными, как вишни, глазами, — с умилением вспоминает Светлана. — Отец рассмеялся, увидев ее, и потом смеялся весь вечер». И все же она была слегка разочарована, ей показалось, что Катя не вызвала в отце особых чувств, хотя была из семьи Ждановых, которых отец очень любил. К Осе он отнесся гораздо внимательнее и похвалил: «Какие вдумчивые глаза, умный мальчик!» Светлана была счастлива похвалой.

Она не скрывала, что в последние годы было очень трудно договориться с отцом о встрече, поэтому эти праздничные дни, проведенные вместе, стали чудом. Но к вечеру она заметила, что отец немного устал от детей. «Мы уже были так разобщены жизнью за последние двадцать лет, — размышляла она, — что было бы невозможно соединить нас в какое-то общее существование, в какую-то видимость семьи, одного дома, даже если бы на то было обоюдное желание. Да его и не было» («Двадцать писем к другу»).

В последний год встречи отца с дочерью были наперечет, особенно такие — оставившие добрые воспоминания. Александр Колесник в своей книге «Мифы и правда о семье Сталина» рассказывает об одном шумном празднике в Кунцеве: «Во время празднования Нового года, в присутствии многочисленных гостей отец преподнес ей (Светлане. — В. С.) жестокий урок, когда она, уставшая, не захотела танцевать в кругу людей много старше ее и бывших уже изрядно пьяными. В ответ на ее отказ отец схватил ее за волосы и, дернув, затащил плачущую в круг. Его отцовские чувства, даже по отношению к дочери, имели очень своеобразную форму выражения».

Легко понять Светлану, которая не упомянула об этом случае в «Двадцати письмах к другу». Не только потому, что ей было стыдно за свое унижение. Она щадила отца. Страницы, посвященные последним месяцам его жизни, явно приукрашены дочерней любовью. Светлана рисует его больным, одиноким, но не самодуром; недоверчивым, ворчливым, но не жестоким. О многом она умолчала. Какие шрамы оставляли на ее душе эти «новогодние праздники», мы можем только догадываться.

Никита Сергеевич Хрущев еще с тридцатых годов знал Сталина, Надежду Сергеевну и их детей, очень тепло и по-доброму относился к Светлане. У него сложилось свое мнение о трудном характере Светланы, главным виновнике ее одиночества и неустроенности: «Отношения Светланки с отцом складывались сложно. Он любил ее, но проявлял свою нежность так, как это делает кошка по отношению к мышке. Вначале он травмировал душу ребенка, позже — девушки, а еще позже — женщины, ставшей матерью. Результатом всего этого явилось постепенное возникновение у Светланки психического расстройства».

Часть IV ОТЕЦ

«Неприхотливый быт семьи Сталина»

Возникновению легенды о крайней непритязательности вождя в быту способствовали в основном те, кто обеспечивал этот быт. Те, кого сам Сталин охарактеризовал словом «дармоеды», и на кого, как свидетельствует Светлана, периодически набрасывался с бранью:

«Наживаетесь здесь, знаю я, сколько денег у вас сквозь сито протекает!»

Легенда эта спустилась с парадной лестницы официоза и расцветала причудливыми, поистине умилительными картинами, которые приводят в своих воспоминаниях люди из охраны, многочисленная челядь и особо приближенные люди из сталинского окружения.

Телохранитель А. Т. Рыбин, например, вспоминает, как однажды он «обратил внимание на заношенный воротник белой шелковой рубашки. Спросил:

 — Чья это такая?

 — Иосифа Виссарионовича, — сказала прачка. — Он занашивает рубашки, пока не снимут под конвоем.

И далее Рыбин на примере показывает, как действовал этот самый замечательный конвой.

«Зато выходные туфли у него имелись только одни. Его довоенные. Кожа уже вся потрескалась. Подошвы истерлись. В общем, еле дышали на ладан. Всем было страшно неловко, что Сталин ходил в них на работе и приемах, в театре и других людных местах. Вся охрана решила сшить новые туфли. Ночью Матрена Бутузова поставила их к дивану, а старые унесла. Утром Сталин позвал Орлова и спокойным, мягким голосом спросил:

 — Где мои ботинки?