Дочь царского крестника

Николай и не подумал отступать после категоричного заявление сестры – «не ровня тебе». От советских сбежал, из японской тюрьмы вырвался, с девушкой, пусть и красавицей, подавно как-нибудь справится. Наметил свой путь завоевания девичьего сердца. Во-первых, непременно понравиться будущей тёще. Сказано – сделано. Влез к ней в душу. Стал постоянно бывать в доме избранницы. Будущей тёще был по душе сильный, уверенный в себе мужчина. Не из юнцов-желторотиков, какие роем увивались вокруг дочери, а как раз наоборот. Такой станет надёжной опорой её вечно витающей в облаках, живущей поэзией и музыкой Людочке. Жизнь вокруг такая, что надо чаще думать о куске хлеба, чем джазе, туфлях и нарядах. Николай, претворяя в жизнь свой проект завоевания сердца красавицы, мог прийти утром в родительский дом Людочки и до вечера не уходить. Брал измором. План будущей совместной жизни со звездой харбинского света построил самый что ни на есть приземлённый: забить все музыкально-концертные-бальные ветрености жены детьми. Если один, второй и третий ребёнок на руках – из головы вылетят эфемерные интересы, не до них станет. Женщина будет делать то, что ей и уготовано Господом Богом. А пока не давал прохода Людочке, этой высокой грации с роскошными русыми волосами, осиной талией и огромными синими глазами. Последовательно отвадил всех кавалеров-воздыхателей – скрипачей, трубачей и пианистов. Апотом перешёл к решительным действиям – соблазнил неопытную в интиме девушку, совратил с самыми серьёзными намерениями… Сыграли свадьбу…

Забросив таксобизнес, Николай увёз городскую жительницу в деревню вблизи от одной из станций КВЖД, километров за триста от Харбина. И с головой ушёл в хозяйство. Было оно стопроцентно крестьянским: с лошадьми, коровами и птицей. Но красавица Людмила и в деревне сопротивлялась судьбе. Мария Николаевна не помнит, чтобы мать когда-нибудь вышла на улицу без маникюра, причёски… В тёплую погоду ни за что платок не повяжет. Несмотря на навоз, огород, свиней-гусей, билась с обстоятельствами до конца. Свекровь узнала, что невестка курит, только когда у той было четверо детей. Вдруг всполошилась: дым из щелей уборной валит.

– Пожар! – завопила.

Схватила ведро спасать строение на одного клиента, а оттуда невестушка выходит.

Мария Николаевна, тогда Машенька, часто ездила с мамой в поле, отцу обед и газогенераторное топливо возили. Едут, можно сказать, в белый свет, дорог ни столбовых, ни каких иных нет. По звуку выбирали направление. Едут и слушают, где трактор гудит. Других технических звуков, если не считать скрипа телеги, на десятки километров не было. Место в сторону пашен было степное, это в обратном направлении в сторону Хингана стоял лес, но до него было далеко.

Мама с неизменным маникюром, что-то на голове нагорожено, накручено. Одета не в крестьянскую кацавейку, на ногах не сапоги или чуни – туфли на каблуках. Представляете – на каблуках! Пусть не шпилька, а всё одно, в поле, безлюдное поле едет. Но так уж устроена была Людочка, глубоко в крови – выходишь из дома, должна иметь соответствующий вид. Ты женщина, а значит, никакой поблажки себе.

Сидит, правит лошадьми. Кстати, научилась управлять лошадьми. Благо, лошади умная животина, это не упрямые быки, слушались светскую женщину. Телега – площадка с бортами, в ней мешки с чурочками для трактора. Вчерашняя горожанка сама их грузила, сама лошадь запрягала. И этому искусству муж обучил. Но и запрягала с теми же тщательно обработанными ногтями. И не ломались ведь от крестьянской работы, это хорошо помнит Мария Николаевна, хватало кальция в организме.

Машенька лежит на мешках (это было в тот последний спокойный год, 1945-й) и следит за облаками, плывущими в Россию. Едут-едут, остановятся, послушают, где гудит трактор, сориентируются, внесут корректировку в направление движения.

В такую глушь от японских оккупантов переселился отец. Душа его всю жизнь мечтала о свободной, независимой ни от кого жизни. Однажды он ей признался, уже в Советском Союзе, будучи в преклонном возрасте: в молодости случались минуты, в кои испытывал ни с чем несравнимый восторг. Это когда летел на паровозе по Маньчжурии. Ты как птица… Такое же чувство охватывало в иной момент, когда пахал степь на тракторе…

***

Марии Николаевне тоже удалось спрятаться от своего таинственного оккупанта и вредителя. И второй овоще-цветочный сезон на новой даче прошёл без потерь… Приобрела шезлонг. Сидя в нём, снова становилась той восторженной девчонкой в степях Маньчжурии, уходила взглядом в бездонную синеву. В то лето часто стояли высокие облака. Они походили на дворец Тадж-Махал, башни Кремля, булаву богатыря-исполина…

Когда-то давным-давно мама, правя лошадью на пути к полю, что пахал отец, радостно смеялась, когда Маша кричала: «Мама, мама, смотри, облако на кита похоже! А вон – на голову оленя!..» «Ты у меня поэт, Машенька…» – говорила дочери, вздыхая. Она тоже писала когда-то стихи… Про любовь, конечно…