Дочь тумана и костей

Они создали звезды, включая наше солнце, и не было больше тьмы, только бесконечный свет. Они создали детей по своему образу и подобию, серафимов, и отправили их нести свет другим мирам, населявшим вселенную, и все было хорошо. Но однажды, последний из Гибборимов, тот, кого звали Замзумин, убедил их, что тени необходимы, они будут контрастировать со светом, отчего тот будет казаться ярче. И Светочи привнесли в мир тени.

Но Замзумин был обманщиком. Для задуманного ему требовались всего лишь обрывки тьмы. Он вдохнул жизнь в тени и, так же как светочи, создали серафимов, Замзумин создал по собственному образу и подобию химер, которые были чудовищно уродливы.

Впредь серафимы будут вечно сражаться на стороне света, а химеры на стороне тьмы, и они будут врагами до скончания вселенной.

* * *

Мадригал сонно рассмеялась.

— Замзумин? Это что, имя?

— Откуда мне знать, он же твой прародитель.

— Ах, ну да. Уродливый дядюшка Замзумин, который создал меня из тени.

— Отвратительной тени, — добавил Акива. — Которая объясняет твое ужасное обличье.

Она снова рассмеялась от всей души, звучно и лениво.

— А я-то всегда гадала откуда у меня всё это. Теперь-то уж я знаю. Рога перешли мне по наследству по отцовской линии, а моё уродство от огромного, злого дядюшки-чудовища.

Спустя мгновение, Акива уткнулся ей в шею, а она добавила,

— Мне больше нравится моя история. Я предпочла бы появиться на свет из слез, а не из тьмы.

— Ни то, ни другое не очень-то радостно, — сказал Акива.

— Согласна. Нам нужен миф повеселее. Давай создадим еще один.

Их переплетенные тела лежали поверх на одежде, которую они бросили на покрытый росой мох у берега ручейка, журчащего позади храма Эллай. Обе луны заползли за верхушки деревьев, а роща погрузилась в тишину, потому как траурники закрыли свои белые бутоны на ночь. Уже скоро Мадригал придется уйти, но они оба гнали эту мысль как можно дальше, как будто могли остановить рассвет.

— Однажды давным-давно… — сказал Акива, но осекся, когда его губы нашли шею Мадригал. — Ммм, сахар. Я-то думал, что уже всю тебя распробовал. Теперь мне придется дважды везде проверить.

Мадригал начала, смеясь, извиваться.

— Нет, нет, щекотно же!

Но Акива не остановился и на самом деле ей было не так щекотно, как казалось, а вскоре Мадригал и вовсе перестала протестовать.

Прошло какое-то время прежде чем они снова вернулись к созданию своей новой легенды.

— Однажды, давным-давно, — пробормотала позже Мадригал, положив свое лицо Акиве на грудь, так что её левый рог находился рядом с линией его лица, и, наклонившись, он мог достать до его кончика своим лбом. — Был создан мир, и он был прекрасен, полон птиц, полосатых существ и всяких других чудесных разностей, например, медовых лилий, падающих звезд и куниц…

— Куниц?

— Помолчи. И этот мир уже был полон света и тени, поэтому ему не нужны были никакие пришлые светила, чтобы спасать его. Ему не нужны были кровоточащее солнце и плачущие луны, и, что самое важное, этот мир не ведал войны, ужасной и отвратительной, через которую не должен проходить ни один мир. Здесь были земля и вода, воздух и пламя, все четыре элемента, за исключением одного. Любви.

Глаза Акивы были закрыты. Он слушал и улыбался, гладя мягкий пух коротких волос Мадригал между её рогов.

— И этот рай был похож на шкатулку с драгоценностями, только без драгоценностей. Этот мир жил своей жизнью, изо дня в день, встречая розовые рассветы, наполненный звуками обитающих в нем существ и необычными ароматами, и поджидал влюбленных, которые сумели бы найти его и наполнить его своей радостью и счастьем. — Пауза. — Конец.

— Конец? — Акива открыл глаза. — Что значит конец?

— История на этом не кончается. Тот мир всё еще ждет нас, — ответила она, потеревшись своей щекой о золотую кожу его груди.

— Ты знаешь, как найти этот мир? Давай уйдем отсюда до восхода солнца. — Грустно сказал Акива.

Солнце. Оно стало напоминанием о реальном мире, заставившим Мадригал промолчать в ответ, показавшись из-за плеча Акивы, покрытого шрамами — свидетельством их первой встречи в Баллфинче. Она подумала о том, что могла тогда оставить его истекающим кровью, или, того хуже, добить его, но что-то неотвратимое заставило ее не делать этого, и теперь они здесь, вместе. И мысль о том, что придется разомкнуть объятья, одеться, покинуть его, вызывала такое сопротивление внутри нее, что становилось почти физически больно.

А еще был страх от того, что могло произойти в Лораменди после ее исчезновения. Видение Тьяго, свирепого в своей ярости, ворвалось в ее счастливое блаженство, но она тут же отодвинула его в глубь своего сознания.

Однако отодвинуть восход солнца Мадригал была не в силах.

— Мне пора. — Печальным голосом произнесла она.

— Я знаю. — Сказал Акива.

Мадригал подняла глаза и увидела, что его отчаяние было таким же, как и ее собственное. Он не стал спрашивать "Что нам делать?". И она тоже не спросила. Позднее они будут говорить об этом, но в свою первую ночь Акива и Мадригал еще стеснялись своего будущего и, после того, что открыли друг о друге, любя, стеснялись друг друга.