Дочь вампира

Как ни следил я за комнатой, но всё-таки пропустил и её появление, и приближение к пентаграмме. Увидев же упыря на расстоянии вытянутой руки, я похолодел. Первым моим желанием было немедленно уничтожить вампира. Рядом со мной находилось достаточно средств, чтобы проделать это быстро и эффективно. Но я сдержался. Я ведь так и не выяснил, как смог вурдалак проникнуть в дом. Теперь мне предстоялоло ждать, продолжая следить за ним. Я вынужден был позволить ему уйти, ибо только таким способом мог найти лазейку, через которую он проникал в избу. Зато потом, закрыв ее, я навсегда перекрыл бы путь нечисти в жилище отца Никодима.

Схватив фонарь, я направил ослепительный луч прямо в физиономию упыря. Попадья металась у границы магического круга, отшатываясь от набиравшего силу света алхимических свечей. Она испытывала голод, поэтому вид жертвы вызывал мучительные судороги на её лице. Два длинных жёлтых клыка нависли над нижней губой, с которой стекала тонкая струйка слюны. Она выглядела страшной и омерзительной.

Как ни потряс меня вид вампира, я не мог не отметить для себя одной очевидной странности: переход в разряд «неумерших», конечно же, не мог не сказаться на внешности человека, но метавшийся у моего ложа вурдалак представлялся древней старухой, в то время, как жена отца Никодима никак не могла прожить более тридцати лет. Здесь-то, по моему разумению, могла скрываться разгадка, но пока разъярённая попадья стремилась добраться до моего горла, мне было не до размышлений.

Между тем, убедившись в неприступности возведённых мною редутов, вампир впал в отчаянье, разразившись яростным воплем, на который немедленно отозвался сэр Галахад, чьё утробное мяуканье на мгновение заглушило и вой волков, и страдальческий крик упыря. Выпустив когти, воинственно размахивая хвостом, кот напружинился, готовый вцепиться в глаза попадье, если ей удастся прорваться внутрь магического круга. На какое-то мгновение мне почудилось, что сэр Галахад может не выдержать напряжения ожидания, и сам бросится за пределы спасительных оберегов. Подхватив его под брюхо свободной рукой, я решил, что в общей какофонии явно недостаёт моего голоса, а посему принялся громко читать заупокойную молитву.

Попадья прекратила метаться. Замерев, она уставилась мне в лицо. Хищное выражение исчезло с её физиономии, сменившись безнадёжной тоской, хотя в глазах по-прежнему светилась голодная ненависть.

Торопясь закрепить психологическую победу, я отпустил кота, чтобы медленно вытянуть из-под спального мешка любовно заточенный Фёдором осиновый кол. Вопль ужаса потряс горницу. С удивительной резвостью попадья отскочила в сторону. Теперь она боялась приблизиться даже к магическому кругу. Огонь алхимических свечей сразу же потускнел. Я усиленно старался не выпускать вампира из луча фонарика.

Наконец попадья вздохнула, потом начала медленно пятиться в сторону двери, ведущей в кабинет отца Никодима. Бесшумно раскрыв дверь, она скрылась за ней. Я погасил фонарь. Сквозь волчий вой я различил в кабинете характерный звук и, хотя не видел, куда скрылся вампир, почувствовал уверенность, что теперь-то точно разыщу проход, которым он пользуется, когда revertitur in terram guam, unde errat12.

Коварно улыбаясь, я посадил себе на колени сэра Галахада и принялся успокаивать дрожащего от ярости зверя. Вначале кот попытался вырваться. Он даже немного пошипел, возмущаясь моей фамильярностью, но постепенно затих, позволив почесать себе за ухом. Затем я услышал его тихое урчание и понял, что волчий вой стих. Окна поповской избы засеребрились. Наступал ранний летний рассвет.

С чувством «глубокого и полного удовлетворения» я закрыл глаза и задремал. Хоть ночь завершилась без жертв, я мог считать, что позиционную войну я выиграл. Теперь вурдалаки Болотова должны начать нервничать, а это давало мне определённые преимущества.

Глава XI. Только их мне и не хватало

Проснулся я, когда солнце поднялось довольно высоко над деревьями. В первую очередь я выпустил из лендровера Патрика. Его укоризненный взгляд заставил меня немного смутиться: бедный пёс вынужден был провести всё утро взаперти в раскалённом на солнце автомобиле. Затем я приготовил завтрак себе и своей скотине.

Уплетая яичницу, я размышлял о попадье-вампире. Она никак не могла считаться женой отца Никодима, а значит, деятельность моего однокашника по борьбе с известными ему вурдалаками, скорее всего, оказалась эффективной. С другой стороны, в селе сменилось за короткий срок несколько священников, следовательно, моя ночная гостья могла оказаться женой любого из них.