Дочь ведьмы

Вскоре почти все гости собираются на танцполе. Традиционные мотивы целиком захватывают его, былая скованность исчезает, и тело начинает двигаться в такт музыке. Сэнди Росс и еще один скрипач попеременно солируют, иногда на первый план выходит аккордеонист, а барабанщик усердно отбивает ритм. Им всем нужно следить, чтобы подвыпившая публика не расслаблялась и продолжала выбивать пыль из-под ног, не переводя дыхание…

Вскоре женщины уже танцуют без туфель, их волосы выбиваются из-под шиньонов и застежек, макияж размазывается. Раскрасневшиеся мужчины хлопают в ладоши или топают вдоль рядов по шесть человек и разминают уставшие руки, поворачивая своих партнерш. Найл улыбается мужчинам постарше, которые гордо поднимают свободную руку над головой, сжимая пальцы вместе. Он видит, что подростки не воспринимают танцы так же серьезно, как их взрослые родственники. Вместо того чтобы примкнуть к своим партнерам во время исполнения «Лихого белого сержанта», одна группа имитирует движения из «Ночной лихорадки», прежде чем продолжить в традиционной манере. Найл то целиком погружается в музыку и тонет в ней, то как бы выныривает из нее. Какое-то время – всего несколько мгновений – ему кажется, что он оказался где-то в совершенно другом месте.

Когда оркестр делает передышку и участники группы ставят инструменты и расходятся по сцене, Найл говорит Сэнди:

– Я мог бы так играть каждый день.

Сэнди, смеясь, качает головой:

– Да, сегодня публика что надо!

– Хотя знаешь, – оживленно продолжает Найл, – Лорен такое терпеть не может.

– Разве?

– Ну да. Нет, я не про это сборище, она еще не настолько взрослая, чтобы посещать такие мероприятия. Она ненавидит вечеринки с танцами в школе. А ведь скоро Рождество, и тут такое начнется…

– О да. Прекрасно помню.

– Ну, тебе-то переживать не о чем, за тобой девочки всегда в очередь выстраивались.

Сэнди смеется. Правда, в его смехе слышны недобрые нотки. Они стоят некоторое время и наблюдают, как вокруг все пьют и болтают. Зал хоть и большой, но от такой толпы здесь быстро становится душно, и узкие окна замка запотевают. К ним присоединяется старик из оркестра.

– Я только что рассказывал Сэнди о своей дочери. Она терпеть не может танцевать с мальчиками. И не могу сказать, что виню ее в этом.

Старик тяжело кашляет.

– Ну, все скоро изменится! Хотя да, я помню. Это ужасно, вся эта возня. Если тебя выбрали последним, это же ужас. А еще я всегда спускал рукава до самых запястий, чтобы девочки хватались за ткань, а не за мою руку.

Он смеется вместе с Сэнди. Еще один мужчина, тот, что в рубашке с Робом Роем, подходит к сцене с банками пива под мышкой. Найл берет одну из них. Фляжка с виски лежит у него в заднем кармане. Ее он приберег на потом.

– Да, – вздыхает Найл, – девчонки в школе дразнят друг друга и спорят о том, кто с кем будет танцевать, ну и все такое. Она на этом зацикливается.

Если бы только это…

– Ну, – удовлетворенно говорит Сэнди, – ты только погляди на эту кучу народа. Мы объехали весь Кейтнесс, пересекли Сазерленд и замечательно провели время. Я мог бы многое тебе рассказать. После этой ночки надо устроить небольшой перерыв. А Лорен твоя однажды точно прочувствует, что такое настоящие танцы, так ведь?

В разговор вмешивается старик:

– Это напомнило мне об одной встрече. Однажды я познакомился… – Найл едва сдерживается, чтобы не вставить «с мамой Кристины», – …с Лилит, несколько раз она приезжала сюда, очень давно. Мне было так больно узнать, что она… Ну, ты понимаешь. В прошлом году. Очень жаль. Надеюсь, ты держишься, приятель.

Найл пожимает плечами. Похороны напомнили ему, что за старая сука была его теща…

– Да. Все нормально. Спасибо. – Он берет гитару, видя, что музыканты потихоньку возвращаются на сцену, а гости – на танцпол. Один из желающих повеселиться подходит к самой сцене: он в килте, а в носки вместо традиционного скин ду[3] у него вставлена зубная щетка. Толпа веселится от души.

В дальнем конце зала он замечает какую-то женщину, с волосами того же цвета, что и у Кристины. Он почти не видит ее лица. Вообще, когда он пьян, то в голове крутятся разные мысли и образы. Как они там появляются, он понятия не имеет, однако порой они сильно портят ему настроение. Перебирая струны, он представляет себе Кристину, впервые приехавшую в его город из Эдинбурга. Он увидел, как она покупает пачку овсянки у местного бакалейщика. И сразу обратил внимание на характерный акцент жительницы западного побережья. Лето тогда выдалось солнечным, но довольно прохладным. А Кристина оказалась достаточно закаленной, поскольку на ней был лишь зеленый топ на тонких бретельках. Его внимание привлекла кельтская лента, набитая на верхней части ее бледной руки. К тому времени у него и самого появилась свежая татуировка – замысловатый крест на левой лопатке. Ее темно-русые волосы были выкрашены хной и заплетены в сложную косу. Дома она любила заплетать две косички. Тогда он нарочно звал ее Минни Минкс[4]. Ему почему-то нравилось, что ее раздражает такое прозвище.