Дочь ведьмы

Сначала она легонько постукивала клиентку кончиками пальцев по макушке, потом под глазами, потом над губами, потом по грудной клетке и ниже подмышек («Легкие хранят горе»). Такие точки вызывали «энергетические блокировки». Клиентка в это время произносила слова, которые приходили ей в голову, – обычно связанные с тем, что ее беспокоило. Все это называлось «техникой эмоциональной свободы».

Она показала ему многое в первые дни их совместной жизни. И рассказала, как это неправильно и вредно для здоровья – прятать свои воспоминания и притворяться, будто никаких проблем не существует. Объяснила, что ему нужно выпустить свои эмоции наружу, иначе они так и будут гнить внутри. Она попросила его расслабиться и постучать себя по голове, постепенно смещая область постукивания вниз, к лицу и к грудной клетке. «Легкие хранят горе». Это был какой-то безумный ритуал. Он почувствовал себя подопытным кроликом. «Теперь у нас как в „Книге джунглей“, любовь моя?» – спросил он и шутливо толкнул ее на кровать. А Кристина, сверкнув глазами, предупредила, что если он не может воспринимать такие вещи всерьез, то она перестанет ему что-либо показывать.

Когда Кристина обнаружила, что туристов с душевными травмами явно не хватает для полноценной работы, она купила массажную кровать и увеличила количество сеансов массажа. Найл пытался остановить ее, сказав, что сможет больше зарабатывать. Он не хотел, чтобы она прикасалась к другим мужчинам. Она же возразила, сказав, что прежде всего хочет помогать людям. Она сказала, что с удовольствием сделала бы массаж привлекательному молодому человеку, но пока такой еще ей не попадался. Она по-прежнему проводила все свое время, помогая пожилым дамам с больными спинами.

– И еще, – говорит Моррисон, наиболее активный из полисменов, чье имя Найл уже почти запомнил, – не происходило ли что-нибудь необычное в тот день, когда пропала Кристина?

Нет, ничего особенного в тот день он припомнить не может. Какой-то пустой, бесцветный, ничем не примечательный день. Однажды он уже пытался описать его в полиции. День, когда все цвета словно поблекли, а смысл всех вещей потерялся, растаял в тумане. Ему казалось, будто он плывет где-то, замерзший и побледневший, а она просто испаряется, исчезает куда-то. И его ничто тогда не окружало. Мир показал свое истинное «я»: в нем не было места для него и не было места доброте. Любой доброте, которая могла хоть как-то восполнить отсутствие Кристины. Лишь ужас и жестокость. Если бы не Лорен, он бы просто умер…

Телефонные звонки в день ее исчезновения и в последующие дни разрывали тишину, как внезапная вспышка молнии в облаках. От телефонного звонка по его спине пробегали электрические разряды. И еще от дверного звонка, но никогда – от бряцанья ключей в замке. Она так и не вернулась больше домой. Так и не вернулась… Это были какие-то пустые, белые дни, как будто он оказался высоко в горах, где мало кислорода, где, по сути, нечем дышать, но… где мирно спит в кроватке малышка Лорен…

В первые дни после исчезновения Кристины Анджелу он почти не видел. Кирсти и Крейг сразу предложили свою помощь по уходу за ребенком. Анджела никогда не говорила с Найлом об исчезновении Кристины, и все же однажды он подслушал ее разговор с другой женщиной в булочной.

– Просто ужасно, – сказала она той даме, как будто горе Найла тем же бременем легло и на нее. – Она была моей лучшей подругой.

За такой вздор Найлу захотелось тогда плюнуть ей в лицо. Он по-прежнему рассчитывал на случайные заработки и брался за любую работу, в том числе и по просьбе Анджелы, но ее голос в тот день он так и не смог забыть…

Видимо, удовлетворенные ответами, полисмены удаляются, поблагодарив его за потраченное время. Найл едва обращает на них внимание. Он выпрямляется на стуле и впервые пробует на себе технику Кристины, постукивая себя по ребрам. Он рад, что сейчас не видит себя в зеркале. К удивлению, его лицо само собой оживает.

Если выполнять упражнение достаточно долго, то можно обнаружить, что смеешься, зеваешь или плачешь…

Происходит нечто странное. Он чувствует, как открывается его рот. Выражение лица меняется: это лицо хныкающего ребенка, тихий, почти беззвучный плач. Он продолжает безжалостно колотить себя по бокам, на лице мелькает печаль, а потом он чувствует обессиленность. Сделав глубокий вдох, он поудобнее устраивается за столом. Чай уже остыл, а лицо у него мокрое от слез. Он вспоминает ту ночь, когда вновь увидел Кристину…