Дочь Велеса (СИ)

— Сидели бы сейчас в теплой корчме, ели бы да пили вкусно, — продолжил тот, нисколько не обращая внимания на изумленную ворожею. — Так нет, потащились в глухомань эту! Мокнем теперь незнамо где, будто зверье какое! А из-за чего?

Меша вдруг осекся на полуслове, заметив, как ворожея вскинула бровь и с неподдельным любопытством чуть наклонила голову набок, словно желая лучше расслышать яростные причитания бесенка.

— Из-за чего, Митрофанушка? — с наигранной лаской в голосе переспросила она, пряча ехидную улыбку.

Нечистый, демонстративно сложив руки на груди, отвернулся и что-то пробурчал неразборчиво.

— Уж не из-за того ли, друже, — ехидно поинтересовалась Ялика, — что кто-то маленький, с копытцами да рожками, повадился в погреба со снедью на постоялом дворе лазить, где его за воровством жена корчмаря и застала?

— И что? — сердито выпалил бесенок, резко развернувшись и требовательно уставившись на ворожею.

— А то, что полдеревни, как об этом прознало, так за вилы и похватались.

— Подумаешь, — безразлично пожал плечами меша. — Чай, не впервой. Убежал бы как-нибудь.

Терпеливо вздохнув, Ялика наклонилась прямо к мордочке нечистого и, глядя ему прямо в черные глаза-бусинки, заговорщически спросила:

— А к кому же ты, дружочек, кинулся после того, как тебя за воровством поймали, о заступничестве и помощи умоляя? Да еще и на глазах всей корчмы!

Резко выпрямившись, молодая ведунья наставительно подняла указательный палец — так же, как любила делать ее наставница, старушка Яга, отчитывая свою ученицу за шалости и проступки.

Пристыженный, меша опустил глаза.

— Наше счастье, — примирительно заметила девушка, — что чтят и боятся в наших землях ворожей, а то мигом бы и тебя, и меня, за дружбу с нечистым, на вилы подняли.

— Прости, — только и нашел, что буркнуть все еще дующийся бесенок.

— Ладно уж, — ведунья ласково потрепала мешу промеж рожек. — Пойдем, нечего под дождем зазря мокнуть. Чай, недалеко уже…

Истеричное лошадиное ржанье и полный отчаяния человеческий крик, донесшиеся откуда-то из-за древесного частокола впереди, заставили ее осечься на полуслове и внимательно прислушаться. Уж не послышалось ли? Малодушный вопль повторился. На этот раз куда тише и дальше, словно кричавший кинулся бежать, не разбирая дороги, в отчаянной попытке скрыться от угрожающей ему опасности. А вслед ему понеслось многоголосное злобное хихиканье и угрожающее взрыкивание. Встревоженно переглянувшись, ворожея и меша бросились на звуки, нарушившие величие дремотной лесной тишины.

Кажется, неведомая угроза настигла жертву. Агонизирующий, наполненный предсмертными страхом и болью стон попавшей под удар лошади, как ударом хлыста, разорвал и без того уже потревоженную дремоту лесной чащобы. Точно с таким же отчаянным воем умирают на скотобойне под рукой неумелого мясника несчастные, приговоренные к неминуемой казни животные. Пробудившееся вдруг эхо, будто злорадно насмехаясь, многократно повторило этот безысходный плач погибающего в страшной муке создания. Смолк и человеческий крик.

Боясь не успеть, ворожея неслась сквозь лесную чащобу, подобно медведю-подранку, ломая некстати подвернувшиеся ветви и продираясь через заросли плотно переплетенного кустарника. Тяжело дышащий бесенок, то ли от усердия, то ли от быстрого бега, высунул мигом пересохший язык и изо всех сил старался не отстать от стремглав несущейся девушки. Быть может, страх остаться одному, лишившись защиты перед обманутым не без помощи бесенка Кадука, прибавлял ему силы. А может — иные, неведомые никому, кроме него самого, причины подталкивали в спину задыхающегося мешу. Как бы там ни было, но бесенку удавалось ни на шаг не отставать от своей спутницы, несмотря на то что ему то и дело приходилось в отчаянном рывке перепрыгивать через поваленные давним буреломом полусгнившие древесные стволы.

Стремительный бег вдруг оборвался на берегу небольшого, начавшего постепенно зарастать тиной и осокой озерца, заполненного мутной стоячей водой, по растревоженной тошнотворно-зеленоватой глади которой расходились концентрические круги.

Запыхавшаяся Ялика, чуть не угодив прямо в неприветливые водные объятия, неподвижно замерла на берегу, тревожно вглядываясь в непроглядную муть. Не успевший остановиться меша налетел на нее и кубарем откатился в сторону. Вскочив на ноги, он тут же занял оборонительную позицию, сжав перед собой крохотные кулачки и отважно водя мордочкой из стороны в сторону в поисках коварно затаившегося где-то рядом неприятеля.

Не встретив никакого сопротивления, меша шумно с облегчением выдохнул и, подозрительно оглянувшись, спросил возмущенно:

— Ну? И где?

Требовательный жест ворожеи заставил бесенка замолчать. Будто бы силясь разглядеть в мутной воде что-то, видимое только ей одной, Ялика медленно опустилась на корточки.

— Богинки, — тут же вскочив, прошептала она с тревогой в голосе и опасливо попятилась назад, подальше от берега.