Дочь Велеса

В тщетной попытке укрыться от спустившейся на землю ночной прохлады и разыгравшегося вдруг ветра ворожея зябко куталась в холодную ткань насквозь промокшего плаща, меланхолично переставляя будто бы налитые свинцовой тяжестью ноги и хмуро прислушиваясь к размеренному хлюпанью воды в безнадежно испорченных сапожках. Убаюканная ритмичными звуками, она то проваливалась куда-то за границу реальности, почти засыпая на ходу, то вдруг, стряхнув с себя промозглое оцепенение, ускоряла шаг, чтобы через несколько мгновений снова впасть в немую вязкую дремоту. В какой-то момент ей почудилось, что бредет она так уже не одну сотню лет — неведомо, зачем и неведомо, куда. А единственная цель всего ее, в общем-то, бессмысленного существования — сделать еще один крохотный шаг. Назло пронизывающему ветру, словно вознамерившемуся скинуть Ялику вниз, безжалостно утопив в лежащем где-то далеко у подножия ненавистном болоте. Назло проклятому кургану, нагло усмехающемуся прямо в лицо самонадеянной нахалке, дерзнувшей покорить недоступную вершину, куда столетиями не ступала нога человека. Назло всей реальности, коварно ополчившейся против выбившейся из сил девушки. Лишь еще один шаг… Один крохотный, бессмысленный шаг.

Безучастно смотрящая под ноги Ялика вынырнула из дремотного оцепенения, железными тисками сковавшего сознание, только тогда, когда почти уткнулась носом в спину остановившегося вдруг Охотника.

Подняв рассеянный взгляд, она с удивлением обнаружила, что находится на самой вершине кургана, окутанного пеленой призрачного света игольчатых звезд да стыдливым сиянием робкого полумесяца.

— Намаялась, небось? — участливо поинтересовался Охотник и хищно улыбнулся.

Почувствовав угрозу в плотоядной гримасе, до неузнаваемости исказившей лицо мужчины, Ялика испуганно дернулась в сторону. Но головорез, предугадав намерение ведуньи сбежать, схватил ее за руку и, не прекращая отвратительно скалиться, настойчиво привлек к себе.

— Куда это ты собралась?

Разъяренный меша, до этого будто бы мирно спавший на плечах девушки, молнией взвился в воздух. Утробно рыча и беспорядочно молотя лапами, он вцепился зубами в шею не ожидавшего ничего подобного Охотника, заставив разжать железную хватку. Вырвавшаяся было ворожея тут же рухнула, как подкошенная, даже не успев понять, отчего ее ноги, сделавшиеся вдруг такими ватными, безвольно подогнулись, а взгляд затопила пелена кроваво-красного тумана. Перед тем, как великодушная тьма завладела ее сознанием, спасая от неминуемой боли, распростершаяся на камнях Ялика смогла разглядеть фигуру одного из товарищей Охотника, вновь заносящего обагренную кровью дубину.

— Ишь ты, мразь ведьмовская, никак, слинять удумала, — сквозь вату, заложившую уши, расслышала она хлесткие, как пощечина, слова и провалилась в спасительное забытье, услужливо принявшее девушку, сраженную предательским ударом в спину, в свои сострадательные объятия.

Плавно покачиваясь в заботливых дланях опутавшей ее сознание тьмы, Ялика будто бы навсегда растворилась в уютной, всепрощающей и такой заманчивой вечности. Вечности, где не было ни страхов, ни тревог, ни забот, ни переживаний. Лишь тихое безграничное умиротворение, начисто лишенное слепой безрассудности чувств и непостижимого водоворота эмоций, неудержимо подчиняющих своей воле любое хоть сколько-нибудь разумное создание, безраздельно властвуя над его помыслами и поступками от восхода и до заката столь короткой, столь незаметной и незначительной жизни. Именно ощущение собственной ничтожности перед распростершей над ней черные крылья бесконечности заставило девушку отринуть лживые посулы и попытаться открыть глаза. Тьма оказалась мстительной. На медленно приходящую в сознание ворожею тут же налетела лавина холодной пронзительной боли, сминающей своим безжалостным напором любые попытки к сопротивлению. Пересохший рот свело судорогой, неподъемная голова отозвалась зловещим гулом тревожного набата, а будто бы окаменевшее тело наотрез отказалось подчиняться утратившему над ним власть разуму.

Ялика то ли застонала, то ли захрипела, попытавшись освободиться от удерживающих холодных шершавых пут, многочисленными живыми и пульсирующими кольцами обвивших ее торс.

— Тиш-ше, — успокаивающе прошипело где-то рядом. — Скоро все закончится. Я подарю тебе тихую с-с-смерть.

Из вязкой плотной пелены тьмы прямо перед лицом испуганно дернувшейся Ялики вынырнула гигантская, слабо светящаяся серым мертвенным светом голова змеи.

Два бесстрастных немигающих глаза с черными вертикальными зрачками холодно уставились на девушку. Раздвоенный язык огромного пресмыкающегося мягко, почти нежно и заботливо дотронулся до щеки обмершей Ялики, заставив ее подавиться истошным воплем, полным страха и отчаяния.

Тиски змеиных колец, обвивающих тело девушки, сжались. Воздух с каким-то зловещим шипением покинул легкие насмерть перепуганной ворожеи. Она зашлась кашлем.

— Тиш-ше, — настойчиво повторила змея, не сводя с бьющейся в конвульсиях девушки бесстрастного взгляда. — Это не больно. Один укус, и ты уснешь. Просто уснешь.