Дочь Волдеморта

А ведь она действительно упивалась страданиями несчастной. И не боялась её глаз… Даже Беллатриса Лестрейндж поначалу хотела бежать без оглядки от глаз своих жертв, а она, Гермиона, спокойно смотрела в эти расширенные пыткой зеницы… И пусть сейчас одно воспоминание о них вселяло ужас, но тогда, тогда, когда ещё можно было остановиться, — не она ли раз за разом снова поднимала палочку и шептала проклятья? Не она ли всасывала каждую каплю чужой боли, смаковала каждую судорогу, пробивавшую тело обреченной жертвы?

Значит и она — такое же чудовище, как её родители? И она может так же хладнокровно играть чужими жизнями? То, что казалось раньше непреодолимым, невозможным для человека — оказалось так легко, так просто совершить. Будто сама природа подтолкнула её на это зверство.

И не сожгла ли Гермиона этой расправой последний ветхий мост назад?

Но если так — почему же так мерзко, так пусто и темно на душе? Почему перед глазами неотвязно стоит искаженная мукой гримаса обреченной? И эти глаза — преисполненные болью омуты, первые в её коллекции…

Из-за приоткрытой двери соседней комнаты раздался странный скрежет и шорох крыльев. Белла, задумчиво смотревшая куда-то вдаль невидящим взглядом, досадливо обернулась.

— Да, — рассеянно обронила она. — К тебе тут прилетел совенок.

Взмахом палочки женщина открыла дверь шире. Гермиона заметила на подоконнике высокого окна подскакивающего от нетерпения, взъерошенного и возбужденного Сычика Рональда Уизли.

Заметив девушку, совенок вскинулся и, взмахнув своими крошечными крыльями, полетел к ней. Опустившись на спинку дивана, миниатюрный почтальон протянул правую лапку с привязанным конвертом. Послание было больше него раза в полтора.

Гермиона отвязала письмо и быстро пробежала пергамент глазами.

— Это от Рона Уизли, — странным голосом сообщила она. Внутри шевельнулось что-то тяжелое, неприятное… Давящее и удушливое чувство вины. — Рон зовет меня на свадьбу своего брата, — Гермиона сжала исписанный пергамент с болью и внезапным острым отвращением к самой себе. Она больше не имела права даже думать о своих друзьях. — Должна ли я написать ему отказ или просто забыть об этом? — вслух спросила девушка.

— Ты должна поехать туда, — невозмутимым голосом ответила Беллатриса. — И не забудь отослать подарок ко дню рождения Гарри Поттера.

— Зачем?! — вытаращила глаза Гермиона. После того, что она сегодня совершила, казалось диким даже думать о возвращении. — Разве не все мосты сожжены?

— Только если ты сама подожжешь их, — пожала плечами Белла. — Но к чему? Неужели тебе не хочется поиграть в том мире, который вдруг раскинулся под твоими ногами? Это очень увлекательно. Кроме того, tu peux faire le pont `a ton Pap'a, Cadmine[12]… Но всему свое время, — она бросила взгляд на часы. — Прости, сейчас я вынуждена покинуть тебя — у меня ответственное, так сказать, задание.

— Куда ты? — рассеянно спросила Гермиона, сжимая в руках письмо и конверт.

— В Азкабан. Но что с твоим лицом, девочка? — Беллатриса присела рядом с ней. — Непроницаемость. Холод. Любые эмоции — внутри, под маской. Для других — всегда статуя. Тот, за кем я сегодня ухожу, сможет дать тебе в этом несколько весьма полезных уроков.

— Что?

— Глупенькая. Ну не сдаваться же я иду, в самом-то деле! Готовься, Кадмина, сегодня небольшой праздник — в честь возвращения хозяина этого поместья домой.

* * *

Но праздника в ту ночь так и не получилось. Беллатриса вернулась с победой, и всё было бы хорошо, но Люциус Малфой плохо перенес долгий год Азкабана. Его лихорадило, он был слаб, требовал ухода. И, несмотря на ухмылку Волдеморта, Гермиона взялась помогать Нарциссе с этим. Сейчас ей было просто необходимо чем-то отвлечься, как-то занять свою голову, чтобы не думать, не оставаться наедине с ужасающими, давящими воспоминаниями.

Уход за больным стал для Гермионы спасательным кругом в той пучине, куда девушка ухнула в подземельях старинного поместья.

Недостатка в хороших зельях в этом доме не было, зато были другие проблемы. Аристократка Нарцисса не привыкла быть сиделкой, как и её спесивый сынок, Беллатриса не собиралась этим заниматься, домовых эльфов не переваривал сам мистер Малфой.

Звать же кого-то или нанимать сиделку бежавшему заключенному Азкабана было бы просто смешно. На несколько минут воображение Гермионы услужливо нарисовало Темного Лорда у постели больного с маггловским градусником в одной руке и чашкой куриного бульона в другой. Девушке стало так весело, что пришлось искать темный уголок, чтобы озабоченные ситуацией родственники не посчитали её сумасшедшей.

По сути ничего сложного в уходе за больным не было — но уже через два дня Нарцисса превратилась в привидение с огромными синяками под глазами. Именно тогда Гермиона выдвинула свою кандидатуру в постоянные сиделки.